Щенки и псы войны. Сергей Аксу
что вчера такой казус вышел. Даже неудобно перед ним. Всю физиономию ему уделал, разукрасил, как холст Пабло Пикассо. И как он теперь будет петь под гитару? С такими варениками, как у него, теперь не больно распоешься. Неделю как минимум губы залечивать надо. А какие он песни поет, я вам скажу. Булата Окуджаву, Дольского, Визбора. Высоцкого, наверное, всего знает. Как затянет: «Протопи ты мне баньку хозяюшка, раскалю я себя, распалю…» или «Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее…». Словно душу наизнанку вывернет, слезу у иных прошибает.
Или после тяжелого дня, когда еле ноги таскаешь, что-нибудь веселое сбацает, типа про «Канатчикову дачу», сразу напряжение с плеч долой. Его так и зовут – Канатчиков или просто Дача. Пулеметчик он толковый, опыта ему не занимать. В «первую» еще здесь лямку тянул, ранен был, чуть ногу не отняли. Стреляет Дача отменно, все норовит нам продемонстрировать свою подпись, пули выкладывает одна к одной, словно в цирке.
Недавно под Майртупом отличился, выручил крепко омоновцев, попавших в «мешок». Из преисподней их вытащили, можно сказать. Убитых трое, раненых до хера. Подхожу к двоим «обезноженным». Лежат, окровавленные, со жгутами, в ус не дуют, смолят. Наверное, перекрестились в душе, что для них все это «дерьмо» закончилось, о «железяках» размечтались. Только бедолаги еще не подозревают, как это им еще аукнется. Спрашиваю одного, как давно жгуты накрутили, отвечает, что около часа. Прикинул. Если час они пролежали, то все равно, пока их транспортируют до госпиталя, времени много пройдет. Одним словом, плохи дела. Ампутация неизбежна. Говорю мудаку-капитану, что их сюда без разведки и прикрытия завел:
– Жгуты ослабьте, угробите ребят!
Да, жалко покалеченных пацанов, и все из-за всеобщей неразберихи, несогласованности и нерадивых командиров.
Рядом с Пиночетом, невозмутимый, краснолицый, с обвисшими пшеничными усами, мнет в пальцах давно потухший «чинарик» сержант Леня Любимцев, бывший спецназовец. Воевал в отдельном 173-м отряде, из засад долбил душманские караваны. Он экипирован похлеще Тартарена из Тараскона: в «сфере», несмотря на жару, с набитой под завязку разгрузкой, из-за которой по обе стороны торчат рукоятки ножей, на одном боку в кобуре «стечкин», на другом – «эргэдэшки» и «феньки». С пяток, не меньше. В отряде его кличут уважительно Падре, иногда Папа, за его справедливость, за доброту, за трезвый мужицкий ум. В нем нет, как в молодых, бравады, суеты. С виду флегматичный, добродушный, в бою же сущий дьявол. Был безработным. До сокращения работал на шахте. Бастовал, пикетировал, выходил «на рельсы». Требовал свое, заработанное, кровное. Теперь здесь: надо кормить семью, растить ребятишек.
Сбоку от Любимцева – Игорь Калиниченко, или просто Калина. Он из Иркутска. Из «тигров», забайкальских «вованов». Уперевшись в лежащую шину-запаску ногами словно жокей, он трясется вместе с остальными, усиленно массируя «пятую точку», поблескивая на солнце черными очками. Как и сосед,