Внутренняя линия. Владимир Свержин
Как рассказывали, великий князь без особого труда гнул кочергу и складывал пальцами серебряный рубль. Впрочем, не только в этом, но и во всех личных качествах родственники смотрелись очень разно: довольно холодный, нервически-резкий Дмитрий и мягкий, добрый и обходительный Михаил. Первый – чурающийся дамского общества пуще огня, второй – центр громких любовных историй, сотрясающих устои царского дома.
Впоследствии Згурский искренне жалел Михаила, когда за женитьбу на дважды разведенной бывшей супруге однополчанина Михаил был лишен всех прав и, почти бедствуя, жил с любимой вдали от Отечества. Згурский радовался, когда вначале Великой войны Михаилу позволено было вернуться на родину и встать в строй. Предводительствуемая великим князем Дикая Туземная дивизия, составленная из свирепых кавказских горцев, снискала заслуженную славу беспримерной храбростью и удалью, и среди них командир слыл отъявленным смельчаком.
Когда в восемнадцатом году прошел слух, что содержащийся в Перми под гласным надзором Михаил сбежал вместе с секретарем, Згурский ликовал, надеясь вскоре увидеть любимого армией и народом великого князя во главе белого движения. Но этого не произошло. Позже стали всплывать крайне неприятные известия, свидетельствующие об убийстве брата государя большевиками. Правда, собранные колчаковской военной прокуратурой сведения отличались разнородностью показаний участников преступления, которые сильно противоречили друг другу. Но о самом Михаиле Александровиче по-прежнему не было ни слуху, ни духу. Это заставляло мириться с достоверностью факта гибели великого князя. И вот теперь сообщение Шведова…
«Неужели он действительно жив и скрывается в России? – размышлял Згурский. – Это очень многое меняет: Михаилу император передал власть, отрекшись от престола. Михаил и в прежние времена был известен своим мягким либеральным характером. Он не отрекался от трона, как о том любят врать большевики, а лишь издал манифест об отложении принятия им власти до Учредительного собрания, которое было созвано и разогнано большевиками. Стало быть, Михаил имеет неоспоримое право вернуть себе державу и скипетр. Но его положение в России…»
При этой мысли у Згурского заныло сердце. Образ великого князя растворился сам собой, уступая место другому – милому до боли и любимому.
«Она там, она жива, но ей плохо… Я чувствую, ей очень плохо!»
Генерал ухватился за спину льва, чтобы не упасть от внезапно нахлынувшей дурноты. Он ощутил, как земля уходит из-под ног.
– Не сейчас, – послышалось за спиной.
Згурский через силу повернулся – перед ним стояла дама в черном траурном платье с лицом, закрытым вуалью.
– Это скоро пройдет, – продолжала она по-немецки. – Род твой идет через реку крови, молнией начертан его путь. И ты пойдешь в тех молниях, чтобы найти свой ландыш, обернувшийся девочкой.
– Кто вы? – прошептал Згурский.
Ему хотелось сказать громко, но горло точно обложили ватой.
Дама,