Творец, субъект, женщина. Стратегии женского письма в русском символизме. Кирсти Эконен
последствия эта связь имела для женщин как субъекта и для женщин в сфере работы.
21
По этой теме см. также: Stoller 2005.
22
Обсуждение проблематики чуждости в русской культуре см.: Obermayr Birgitte. Russland. Konzept. Frau: Kulturtheoretische Anmerkungen zur Genderforschung in der Slawistik (Frauen in der Kultur 2000, 141–157).
23
M/F. 1976. № 1.
24
В «любви» Андрея Белого к Морозовой заметен, кроме опосредованного характера объекта любви, также модернистский солипсизм. Андрей Белый сам признается: «Я не с небом и не с Вами, я с собой, с собой говорю; я зову себя, я влюблен в себя самого…» (Лавров 1995, 142). Солипсис модернистского творческого субъекта становится, кстати, постоянно повторяющейся темой в данной работе.
25
Оторванность репрезентаций женщин и понятия фемининного от эмпирических женщин замечена многими теоретиками и историками гендерной проблематики. Например, Рита Фельски (Felski 1995, 37–38) показывает, как категория фемининного связана со стремлениями к недробной и аутентичной идентичности. Фельски говорит также об образе женщины, который в культуре fin de siécle становится ярким символом надежд и опасностей тогдашнего времени (Felski 1995, 2). Об этом же пишет М. Цимборска-Лебода (Цимборска-Лебола 2000, 182), утверждая, что взгляды А. Белого и В. Иванова на женщин (фемининность) выражают тоску по цельности мира, потому они пытались воссоздать культ женщины как экзистенциального субъекта, носителя культурных ценностей.
26
Kelly (1994, 34) и Савкина (Савкина 2002, 97) говорят о том, как «женский принцип» романтической эстетики оказывается воплощением мистических и непостижимых сил другого мира.
27
Интересным вкладом в теоретическую дискуссию о репрезентации женщин являются статьи Г. Полок. Предпринятый ею пересмотр собственных более ранних идей (Pollock 1990) особенно наглядно доказывает непродуктивность изучения «женских образов».
28
В этом недостаток, по моему мнению, статьи A. Виноградовой (Vinogradova 2002) о репрезентациях фемининного принципа в русской поэзии эпохи fin de siècle.
29
Ле Дефф говорит о философском дискурсе, который определяет себя именно через противопоставление образности. А ведь символисты считали, что образный и метафоричный язык более «верно» передает мысль. Такое символистское и вообще модернистское понимание языка и реальности (и их взаимоотношения) является, по мнению Ле Дефф, другим философского (научного) самоопределения.
30
«Philosophical discourse is inscribed and declares its status as philosophy through a break with myth, fable, the poetic, the domain of the image», – пишет Ле Дефф (Le Doeuff 2002, 1). А символистский эстетический дискурс пользуется именно этими средствами в самоконструировании.
31
Пословица в названии главы книги Ле Дефф известна также в русском варианте «Волос долог, да ум короток» (Америго 1908, 5).
32
Ср.: «If we think of myth as a structure for dealing with shared crises of self-definiton in the face of the unknown, we need only locate mythic stories creatied by women in order to know which of our experiences have been most critical of enduring» (Lauter 1984, 8).
33
О значении Гете и, в частности, о его идее вечноженственного см., например: Peterson 19