Момент. Дуглас Кеннеди
бы вам прямо сейчас не избавиться от привычки то и дело вставлять «у вас, американцев»?
– Вы так прямолинейны, мистер ньюйоркец. И должен признаться, я забыл ваше имя.
Я снова представился. После чего он сказал:
– Позвольте-ка, я угадаю? Будучи довольно серьезным парнем, вы предпочитаете, чтобы вас называли Томас, а не Том или, боже упаси, Томми.
– Томас – нормально.
– Тогда я буду звать вас Томми. Или лучше Томми-бой, просто из чувства противоречия. Итак, Томми-бой, ты куришь?
– Я же не мормон… да, и я курю самокрутки.
– Прямо Джон Уэйн.
– Вы слишком болтливы для очевидно талантливого человека.
Концовка моей реплики зацепила его внимание. Сняв с плиты закипевший чайник, он обдал кипятком большой заварочный чайник из коричневого фарфора, потянулся за темно-зеленой жестяной банкой, открыл ее и всыпал три полные ложки чая, после чего спросил:
– Что навело тебя на мысль, что у меня вообще есть талант?
– Два полотна на стене.
– Хочешь купить одно?
– Если я пришел сюда насчет аренды комнаты, сомневаюсь, что ваши работы мне по карману.
– Откуда ты знаешь, что я стою так дорого?
– Просто предположил.
Он залил кипяток в заварочный чайник, накрыл его крышкой и посмотрел на часы:
– Надо подождать четыре минуты, чтобы заварился как следует… если только ты не из тех неудачников, которые предпочитают пить чай цвета бледной мочи.
– Я не возражаю против темной мочи.
Он кинул мне мятую пачку сигарет «Голуаз»:
– На вот, подыми в удовольствие.
Я поймал пачку, угостился сигаретой, прикурил и сделал долгую глубокую затяжку, смакуя знакомый металлический вкус с примесью выхлопных газов.
– И сколько, по-твоему, стоит одна из этих картин? – спросил Фитцсимонс-Росс.
– Арт-рынок для меня темный лес… особенно европейский.
– Если бы это висело в галерее Киркленд в Белгравии, где я обычно выставляюсь, тебе бы пришлось выложить под три тысячи фунтов за привилегию иметь у себя дома картину Фитцсимонс-Росса.
– Серьезные деньги.
– Полусерьезные. Я не вхожу в лигу Фрэнсиса Бэкона и Люсьена Фрейда. Между тем Дэвид Сильвестер однажды сравнил меня с Ротко. Ты знаешь, кто такой Сильвестер?
– Боюсь, что нет.
– Пожалуй, самый влиятельный арт-критик послевоенной Британии.
– Что ж, браво. И он прав. В этих двух полотнах определенно присутствует цветовой спектр Ротко, только вернувшегося с греческого острова.
– Это кажущееся сходство.
– Вам не нравится сравнение с Ротко?
– Нет, тем более что я категорически против того, за что ратовал Ротко.
– А поконкретней?
– Геометрическая депрессия. Чертовы порталы в каждом углу его идиотских похоронных картин. И все эти кроваво-красные земные тона, сгущающиеся в темноту уныния и жалости к себе.
– Мне казалось, я говорил о ваших прямоугольных формах и цвете.
– И что, они делают меня похожим