Парижские тайны. Том 1. Эжен Сю
Я отомщу!.. Отомщу!.. – воскликнул Родольф с холодным гневом и, обращаясь к врачу, добавил: – Давид, на два слова.
И он что-то тихо сказал на ухо негру.
Тот вздрогнул.
– Вы колеблетесь? – спросил Родольф. – Однако я часто говорил с вами о своем намерении… Пришло время выполнить его…
– Я не колеблюсь, монсеньор… Я одобряю ваше намерение… Оно предполагает коренную реформу уголовного кодекса, достойную рассмотрения крупнейших криминалистов, ибо такое наказание было бы одновременно… простым… жутким… и справедливым… И как раз в этом случае его следовало бы применить. Не считая злодеяний, за которые этот негодяй был осужден на пожизненные каторжные работы… он совершил еще три преступления: убийство торговца скотом, покушение на жизнь Мэрфа… и на вашу жизнь… Кара справедлива…
– Кроме того, перед ним откроются неограниченные возможности раскаяния… – заметил Родольф. – Хорошо, Давид… вы поняли меня…
– Мы трудимся ради одной и той же цели… монсеньор…
Помолчав немного, Родольф сказал:
– И пять тысяч франков обеспечат его, не так ли, Давид?
– Безусловно, монсеньор.
– Вот что, милый, – сказал Родольф ошеломленному Поножовщику, – мне надо поговорить с господином Давидом, а тебя я попрошу сходить в соседнюю комнату… там, на письменном столе, лежит красный бумажник, возьми из него пять тысяч франков и принеси их мне.
– Для кого же эти пять тысяч франков? – невольно вскричал Поножовщик.
– Для Грамотея… И ты велишь сразу же привести его сюда.
Глава XXI
Наказание
Сцена происходит в ярко освещенной гостиной, обитой красной тканью.
Родольф, одетый в длинный черный бархатный халат, который подчеркивает бледность его лица, сидит за большим, покрытым скатертью столом. На столе лежат всевозможные вещи: два бумажника – один был украден Грамотеем у Тома в Сите, другой принадлежит самому похитителю; цепочка из поддельного золота с крошечным скульптурным изображением святого духа из лазурита, стилет, еще покрытый пятнами крови Мэрфа, отмычка, которой была отперта калитка, и, наконец, пять билетов по тысяче франков, принесенные Поножовщиком из соседней комнаты.
Доктор-негр сидит с одной стороны стола, Поножовщик – с другой.
Грамотей, так крепко скрученный, что он не может пошевелиться, сидит посреди гостиной в большом кресле на колесиках.
Парни, доставившие сюда преступника, ушли.
Родольф, доктор, Поножовщик и убийца остались одни.
Раздражение Родольфа прошло; он спокоен, печален, сосредоточен: он готовится свершить торжественное и грозное деяние.
Врач задумчив.
Поножовщик охвачен неясным страхом. Он не может оторвать взгляда от Родольфа.
Грамотей мертвенно-бледен… он боится…
Обычный арест, возможно, не так испугал бы преступника, его обычная отвага не изменила бы ему перед лицом суда; но окружающая обстановка удивляет, страшит его; он находится во власти Родольфа, которого считал сообщником, способным предать его или дрогнуть в решающую минуту; из-за этого опасения, а также