Сыск во время чумы. Далия Трускиновская
фонарем, – за ним.
– Ахти мне!.. – пробормотал пораженный смотритель. – Снова нам гореть… Пойти пожитки увязать поскорее…
И, ни о чем более не беспокоясь, поспешил ко дворцу – стараясь, впрочем, не слишком расплескивать воду из ведерка.
Архаров и Левушка, пробежав какими-то закоулками и едва с разбега не влетев в пруд, остановились, сопя.
– Ты заметил, куда мерзавцы делись? – спросил Архаров.
– Вроде туда поскакали…
– Эх, надо было деду сказать – тревогу бы поднимал… – и Архаров побежал в указанном направлении.
Очевидно, те, за кем они гнались, знали такое место, где ограда у сада отсутствовала напрочь. Архаров и Левушка сами не поняли, как оказались на дороге.
Выскочив из кустов, они чуть не налетели на долгую фуру мортусов. На сей раз фура была пуста, один негодяй в черном балахоне с дырками для глаз сидел на облучке, двое – рядом, свесив ноги. И был у них небольшой тусклый фонарь на шесте – чтобы все их издали видели и дорогу уступали.
Лошади шли таким неторопливым шагом, что их бы и брюхатая баба обогнала.
– Эй, братцы, не видели – тут люди не пробегали? – обратился к мортусам Архаров.
Ответа не было.
– Тут никто не пробегал? – спросил и Левушка.
Мортусы словно оглохли.
– Вот суки! – с тем Архаров схватил под уздцы и остановил лошадь.
– Не балуйся, барин, – деловито прогудело из-под маски. – Пусти чуму. Не то пристанет зараза – не отмоешься.
– Ты мне ответь, так и пущу, не то отведаешь кулака, – спокойно сказал Архаров.
Мортус замахнулся кнутом, Архаров неожиданно ловко увернулся и, перехватив плетеный ремешок, выдернул кнут и тут же сломал о колено.
– Я тебя научу, как на офицера замахиваться! – крикнул он. – Последний раз добром спрашиваю – не пробегал ли кто?
– А чуме начхать, кто ты, офицер или парашник, – отвечал другой мортус, соскакивая и повернулся к Левушке. – Баринок, уйми старшего. Рассержусь – не обрадуется.
У этого голос был звонок, выдавал молодость, норовящую прикинуться зрелостью.
– Да вы бы ответили и дальше ехали, а с ним не связывались, – сказал на это Левушка. – Кулак у него тяжелый.
– Не тяжеле моего, – задиристо заметил мортус.
– Ну, подходи, – позволил Архаров.
При всей своей рассудительности и подозрительности, сейчас он хотел драться. То ли погоня разгорячила ему кровь, то ли таким образом желало выплеснуться недовольство графом Орловым, он не знал и докапываться не желал.
Он умел выкидывать из головы лишние мысли, чтобы в бою ими не смущаться, а довериться своему телу, своим рукам, своим чугунным кулакам. Так оно, по наблюдениям многих лет, было всего вернее. Чем меньше размышлений – тем стремительнее и точнее удар.
– Не лезь, Федька! Талыгай! – одернул товарища сидевший на краю фуры и до того молчавший мортус. – Верши, преображенец…
– А чуме начхать – талыгай или маз. Ну, кто тут на чуму? Нам, негодяям,