Малахов курган. Сергей Тимофеевич Григорьев
да! Его теперь и пушкой не разбудишь! А завтра все забудет! – сердилась Маринка. – Толком ничего не узнали…
– Маменька, посидим еще немного, – попросила Хоня.
Месяц спустился серебряным корабликом к самой воде, но не поплыл, а начал тонуть с кормы. Вот уже и нет его. Сделалось темно. В небе ярче засветились звезды.
– Пойдемте, девушки, спать, – зевая, сказала Анна.
Хоня поднялась первая.
При скудном свете каганца[87] семья Могученко укладывалась спать. Веню раздели и, сонного, уложили под полог на место отца. Ольга с Наташей ушли в боковушку и долго там шепотом спорили о чем-то и бранились между собой. И по шепоту можно было различить сестер: Ольга шептала, прищелкивая языком и фыркая, словно раздразненный индюк, Наташа шипела рассерженной гусыней. Хоня с Маринкой забрались на полати. Маринка обняла сестру и принялась звонко целовать ее в щеки, глаза, губы. «Будет, будет», – лениво и равнодушно отбивалась Хоня от ласк сестры.
Анна задула каганец и, сладко зевая, вытянулась на кровати рядом с Веней.
– Хорошо нам в тепле, в сухости, а каково теперь солдатикам в чистом поле! Грязь и холод. Где армия-то стоит?
– За Качею, на Альме, говорят, – ответила Маринка. – Стало быть, светлейший поехал туда. Что-то будет?!
– Чему быть, того не миновать.
– Послушал бы светлейший флагманов – не пустили бы неприятеля на берег.
– А как его не пустишь?
– Вышли бы в море, сцепились, взорвались! – воскликнула из боковушки Ольга. – А князь слушать не хочет.
– На то он и главнокомандующий – никого не слушать. Он сам с усам!
В боковушке затихли голоса Ольги и Наташи. Анна глубоко вздохнула, переворачиваясь на кровати.
– Маменька, милая, расскажи ты нам про Колу[88] чего-нибудь, – медовым голоском попросила Маринка.
– Да чего рассказывать? Я уж все и позабыла… Все, что знала, в ваши головы вложила.
– Ну, скажи про то время, когда ты за батеньку замуж шла.
История, которую хотела услышать от матери Маринка, была из тех, что в ладных семьях рассказывается детям десятки и сотни раз. Да хоть бы и тысячу! Все бы слушал, словно любимую сказку, в которой нельзя ни пропустить, ни изменить ни одного слова.
Мать не сразу сдается на просьбы.
– Маменька, а где ты впервой батеньку увидала?
– В Петербурге.
– А как ты в Петербург попала?
Маринка настойчиво требовала рассказа.
Анна начала свою повесть с виду неохотно, но уже с первых слов дочери по ее голосу услыхали, что матери и самой приятно вспомнить о былом в нынешний тревожный день.
– Как я в Петербург попала? Да очень просто. Со своей шкуной[89] морем пришла.
– А кто шкипером[90] на шкуне был? – Этот вопрос полагалось непременно задавать, слушая рассказ.
– Эна!