Риверданс в высокой траве. Юрий Рогоза
познакомились и полюбили друг друга, когда маме было 39 лет, а папе 41. На буйной вечеринке транссексуалов в одном из пентхаусов Нью-Йорка. С которой тут же ушли, держась за руки.
И через пять часов уже были в Париже (тогда еще летали «Конкорды»). Именно во время этого полета мама и забеременела мной. Так что я был зачат в небе. На скорости, опережающей звук. И, выходит, тоже пил шампанское на рассветных ступенях Сакр Кэр. Хотя никто из нас троих не знал об этом. Ни папа. Ни мама. Ни я сам, еще сперматозоидный, но уже приговоренный к жизни…
Будучи маленьким, я, конечно, не задумывался о том, как очередное маленькое приключение могло заставить этих двух людей пожениться. Да еще и родить ребенка. То есть, меня. Детство не мучает себя глупыми вопросами. Оттого оно и дружит с радугами. И понимает язык стрекоз.
А, когда повзрослел, все было ясно. Два потрепанных одиночества, познавших все грешные радости мира, полюбили друг друга. И захотели счастья. Только и всего.
Они поселили его в большом деревянном доме в Калифорнии. А затем на свет появился я.
Что было дальше?…
Огромная, залитая солнцем, лужайка. Я, бегающий по траве от мамы к папе, вцепившись пальцами в шерсть огромной собаки, чтобы не упасть. Рыжий кот, громко мурчащий рядом со мной прямо в детской кроватке… Если в то время над миром и летали черные облака, то они обходили стороной дом моего детства. Большой деревянный дом, в котором жили Джон и Мэри Брайтон, их сын Уэсли, пес Мачете и кот Ред. И еще все добрые феи мира.
Сейчас, став взрослым, я понимаю, что любой социальный работник, подсмотревший в щелочку, как живут Брайтоны, испытал бы шок. И попытался бы яростно разрушить созданный ими клочок Земли, на котором все были счастливы.
Но этого не случилось. Да и не могло случиться. Потому что Бог улыбался, глядя на нас.
Папа и мама нарушали все мыслимые правила и нормы. Словно такой вещи, как закон, для них не существовало.
Я сотни раз оставался дома один. Под охраной огромной необученной дворняги, преданной мне, как самурай.
Я смотрел телевизор, когда хотел. И смотрел по нему то, что хотел.
Мне было лет пять, когда мама впервые прокатила меня на «Харлее», посадив перед собой, на полированный черный бензобак. Первый глоток «Moet et Chandon» я сделал намного раньше, чем пошел в начальную школу.
Но при всем этом мне были прочитаны лучшие стихи и сказки, спеты самые красивые песни. Я знал буквы и ноты. Любил Бога и Америку, людей и животных. Все это поселилось в сердце, словно само собой. Без воспитательных бесед. Без нравоучений и запретов.
Главным ответом на большинство моих вопросов было «Как хочешь».
Казалось бы, при таком раскладе я просто обязан был вырасти эгоистичным избалованным подонком. Порочным и ленивым. Презирающим закон, людей и все общественные нормы, вместе взятые.
Но я вырос таким, каким вырос.
Когда пришло время, родители спросили меня, в какую школу я хочу пойти.
– В нормальную – без раздумий ответил я – В которую ходят все.
– Окей –