Окопов. Счастье на предъявителя. Сергей Владимирович Карнеев
що хотив? – перебил охранник.
– Когда у вас завтрак?
– Що, який тоби сниданок? Он був о восьмий тридцять.
– Будь человеком, я более суток ничего не ел. Уже живот сводит.
– Дывися на него! Вчора вин мене и жирной свинею обзывав, и скотиной, и холуем. А зараз, будь людиною? Так ось, не буду! Буду таким, як мене називав.
Дверь в камеру захлопнулась, лязгнул замок. Николай Анатольевич огляделся. Маленькое, не более чем два на два метра помещение с очень высоким потолком, от чего казалось, что ты в колодце. Бетонный пол, голые крашенные стены с царапинами в некоторых местах. Это те, кто сидел здесь ранее оставляли зарубки о днях своего пребывания. Самое большее он нашел три подряд. Высоко вверху тускло горела лампочка в железной сетке. Воняло сыростью и канализацией.
Ни кровати, ни табуретки. Вообще ничего. «Наверное, карцер», – подумал Николай Анатольевич, оглядываясь. «Как же хочется есть!»
– это была сейчас его единственная мысль и желание, которые вытеснили все остальное.
Через некоторое время на лестнице послышались шаги. Кто-то подходил к его камере. Замок лязгнул, дверь открылась. Толстый старший сержант поставил на пол оцинкованное ведро со словами: «Це, параша». Николай Анатольевич отвернулся к стене, приняв горделивую позу Байрона со скрещенными на груди руками. Обернулся только тогда, когда стихли на лестнице шаги старшего сержанта. Кроме ведра у двери стоял деревянный табурет. На нем – целлофановый белый пакет, в котором стояла двухлитровая бутылка минеральной воды и половинка буханки нарезанного черного хлеба на пластиковой тарелке. Сверху каждого куска по тонкой пластине белого сала с розовыми прожилками. «Спасибо тебе, сержант», – проговорил он в пустоту, беря первый кусок пахнущего чесноком хлеба с салом.
Сидя на табурете напротив двери, медленно пережевывая и изредка запивая водой, он только сейчас начал осознавать всю тяжесть свалившегося несчастья. Горел контракт с австрийцами, а он не в силах ничего сделать. Ведь чувствовал надвигающееся. Мало того, что чувствовал, ему, прям-таки, орали на ухо о предстоящей беде. А он не слышал. Он вспомнил цыганку в аэропорту с ее бреднями. И вон как оказалось. Совсем не бредни. И дома его ждали, но очень странно и жестоко. И в ванной он не помылся. И картошки жаренной не ел. И горбушке черного хлеба сейчас рад. И пожалел, что бумажник ей не отдал. Два раза пожалел. Когда носатый Юрий его потрошил на журнальный столик и когда громила с квадратной челюстью его присвоил.
Он вспомнил, что первый раз почувствовал надвигающуюся опасность еще неделю назад, п
еред посадкой в самолет. Но это предчувствие он истолковал совсем по-другому.
Глава 2. Предчувствие.
Восемь дней назад. 29 октября 2004 года.
Маленький, забытый Богом и людьми, заполярный порт в устье полноводной реки, впадающей в студеное море бассейна Ледовитого Океана.
Если кто из дотошных читателей попытается найти его на карте, то заранее прошу не