Капуцины. Дмитрий Красько
и разошлись по своим каютам.
И, чтобы придать дополнительный вес своим словам, он вытащил пистолет из-за пояса.
К немалому удивлению, и даже огорчению Бахала – а как же; ведь подвергался сомнению его авторитет – ни речь, ни грозный жест не произвели на присутствующих никакого впечатления. Во всяком случае, явного. Никто не спешил звенеть брошенной ложкой, да и глаз от пола никто не стремился отрывать. Только Харрас, та самая мелкая сошка, которая прежде была готова по первому требованию услужить сильным мира сего, был без ложки и смотрел не в пол, а в лицо князя. Но и он не выказывал готовности подчиниться. Все так же стоял, фехтуя с владетелем клинками взглядов. Невероятная ситуация, которую еще вчера невозможно было представить.
И Даган проиграл этот поединок. Отпрянув от противника, он прохрипел:
– Ладно, упрямцы! Я предупреждал вас, что нельзя отказывать мне в повиновении. В том, что будет дальше, вините только себя. Охрана! Гоните это стадо к лазарету. Я покажу им, к чему приводит сопротивление княжьей воле!
Решение, принятое им, пришло внезапно. Ни о чем подобном он даже не помышлял, направляясь к месту сбора демонстрантов. Однако упорство, с которым его подданные отказывались подчиниться, взбеленило Дагана. Непокорные должны были получить урок – и чем жестче тот окажется, тем лучше. Подав Бахалу недвусмысленный знак рукой, Даган покинул столовую.
Начальник охраны сделал не менее выразительный жест пистолетом, и его подчиненные, образовав дугу, погнали толпу протестантов вслед за князем, как гонят свою добычу охотники. То, что оказавшиеся в роли добычи люди не желали никуда идти, ничего не меняло – в воздухе замелькали дубинки, и демонстранты вынуждены были подчиниться. При этом ни один из них даже не попытался ответить насилием на насилие. По какому-то негласному соглашению, их бунт носил пассивный характер. В любом случае – из оружия у них были только ложки. А что можно сделать ложкой против электроимпульсных дубинок? Ничего. Даже подавляющее численное превосходство не помогло бы.
Между тем Даган быстрым от раздражения шагом достиг лазарета. Ассистент доктора Яммуша, возившийся с какими-то приборами в общем кабинете, удивленно вытаращился на необычного посетителя – князь был здесь нечастым гостем. Тем более сложно было предположить его визит, когда в лазарете находился лишь один пациент – которого, по слухам, сам князь и уложил на больничную койку.
Не обращая внимания на эмоции младшего медика, Даган прошел прямо в регенерационную камеру, где доктор Яммуш, в паре со своим вторым ассистентом, развернул кипучую деятельность. Они пристально, ни на секунду не ослабляя внимания, наблюдали, как проходит процесс восстановления мозговых клеток Хаддада, фиксируя каждое изменение, сводя воедино показания десятка приборов, задействованных в процедуре. Первый опыт в человеческой практике – и Яммуш, как человек, всецело преданный науке, старался изо всех сил. При этом перед его мысленным взором не маячили залы общегалактических медицинских симпозиумов, не