Новая жизнь. Дмитрий Владимирович Аникин
до того нам. – «Что ж, я рад за вас,
будь осторожней все же: ты не молод;
я понимаю, накопился голод…»
30
Нет, встреча не случайна ваша, точно
ты рассчитала: снег, наезд, путь ночью
в постель. Да, я не верю ни в какой
порыв. Пусть страх торопит вожделенья,
но ведь не так же. Ведь такая грязь,
и не метафизического свойства,
а тутошняя, склизкая, годами
не мытая. И ты решилась так
вот запросто. Ну ладно б один раз,
но снова, снова – не боясь зараз.
31
Встречались вы. Ты получила доступ
в его квартиру, осмотрелась там,
прикинула, когда соседей нет
и шума не услышат, – так ведь, да?
Любились вы недели три, а после
исчезла ты – он близок был к тому
действительно, чтоб сделать самому.
32
Он, может, так и сделал. – «Нет». – Откуда
ты можешь знать? – «Я знаю». – Что ты знаешь?
– «Есть факты, есть следы. Когда бы я,
рискуя между прочим, не успел
прикрыть их пиджаком, с собой забрать,
ты бы сейчас имела бледный вид
в казенном кабинете». – Все ты врешь.
– «Тебе, убийце, правда – острый нож».
33
Пойми, тебя желая и любя,
дыша одной тобою, все же… все же…
он тяготился новым обиходом –
делами плоти.
Так любой из нас
враг сам себе, желает всяких лишних
опасных чувств, невиданных прикрас,
острейших наслаждений.
Но долго продолжаться так не может,
и неестественность проходит – все
вернется на круги. Благословенны
нам смысл жить возвратившие измены,
благословенна жгущая мозг боль,
табак благословен и алкоголь.
34
Ах, как бы не сорваться – каждый час,
миг с этой мыслью! Ты ушла, и стало
все проще, все логичнее: он сразу
безумно, безобразно закутил,
но все это привычно для него
и, знаешь, не опасно. Ну не ты –
другая кто нашлась бы, был бы повод,
чтоб ощущать себя и жить х..во.
35
Он начал выкарабкиваться. Бог
заметно охранял его, из всяких
вытаскивал проблем. Другой бы кто
так издевался над своим здоровьем –
давно бы помер, а он отоспится –
и нов и бодр за дело – успевать
между двумя загулами писать.
36
За день до смерти мы встречались с ним.
Он чуть болел, рука еще дрожала
над строчкою, но худшие прошли,
тоскливейшие дни. Он не любил
рассказывать о них или не помнил.
Вот бы о чем писать ему, когда
хотел бы настоящей, скудной правды;
какие-то приоткрывались бездны,
но для него, страдальца, бесполезно.
37
Мы пили чай на кухне и курили,
он снова