Новая жизнь. Дмитрий Владимирович Аникин
скрывалась
и ни меня, ни Бога не боялась.
40
Я на тебя смотрел в упор весь день,
и муж твой волновался, думал, как
окоротить меня, чтоб без скандала,
да что-то не придумывалось; ты
старательно меня не замечала,
все теребила черного платка
концы, все зябко куталась в шубейку –
а слез-то нет. Ты шла поцеловать
покойника в его холодный лоб –
я ждал, что, как положено, убийцу
труп жертвы опознает, выдаст, вздрогнет.
Шел мокрый снег. И вместо слез снег мокнет.
41
Там, где мать похоронена его,
отрыли сбоку ямку. Гроб стоял
под неожиданно блеснувшим солнцем
открытый. – Забивать? – «Давай, стучи».
– Так денег бы прибавить. – «Будут деньги».
Пятерку им, другую…
Откупаясь
от мертвых.
Жизни собственной стесняясь.
42
Поминки были в ресторане «Русь» –
ну где еще еврея поминать,
как не в такой тошниловке! Я дал
достаточно. Наверное, Марина
по нищенству благому своему
прикинула, что можно подешевле,
и уложилась много в половину.
Я думал, умыкнуть хотела деньги,
так нет же – принесла с убогой, жалкой
улыбочкой. – Возьми, Илюша, на. –
Худа, тиха… и в косах седина.
43
Мы пили, пили, пили еще раз,
мы много пили – водка, водка, водка.
Сперва не чокаясь,
потом – как попадешь
в чужую рюмку рюмкою дрожащей
и плещущей (налито было с горкой).
Сивушный дух пластался над столом,
тарелка стала пепельницей, густо
наблевано вокруг.
А я весь вечер
подначивал тебя, не называя
по имени, в третьем лице клеймил
убийцу, б..дь б..дующую, – ты
не отзывалась на мои призывы,
пила, глотала зябко, торопливо.
44
Я речь заговорил. Пускай они
послушают. Кипела злость моя,
и голова болела. Ясно было,
как я смешон. Но на похоронах
и надо быть смешным, шута корежить:
ну, смерть, смотри, смотри, ушедший друг,
как нас пронял не за тебя испуг,
как мы стараемся забыть скорее,
что тут!
Пустых бутылок батареи
свидетельствуют о большом труде
проделанном – залить глаза беде.
45
Поэт, он как-то с вечностью в сношеньях
тяжолых, несвободных, ну а здесь
читающей России и родне
постыдно безразличен. Кто из нас
читал его, по памяти кто может
хотя бы строчку, а? Пусть будет пухом
тебе земля – твоих черновиков,
беловиков слагаем груду в гроб:
весь труд твой долгий так же мертв, как ты,
уныл, как намогильные цветы.
Труд трупа – нет-нет, я не каламбурю:
в