Мамонтов бивень. Книга первая. Сайсары – счастье озеро. Книга вторая. Парад веков. Николай Дмитриевич Лукьянченко
жиром и энергией лицом, похожим на засаленный от частого употребления на обжорных пирушках бубен:
– Зьюльфьюлинька, дэпэ, пожайлюста! Не разобрайль! – Чашка исчезла в окошке и тут же вернулась, дымясь горой каши.
– Не разобрало б тебя, Дастанчик, – подковыристо заметил Володя Чирикин.
– Нисиво. Я пливысьний. Ты сам говорийл: «Луссе фунт каши, чем фунт лиха!» – засиял Давранов так, что, казалось, его круглое раздутое в щеках как шарик лицо вот-вот взорвётся. – Я пливысьний. В Бухарье на спор козьёл плова сьедал…
– Фьюв! Так котёл или козёл? – свистнул Олег и перевёл взгляд с резво заработавшего ложкой коротыша на Власа. Тот же медленно и лениво поглощал свою порцию. Его огромные челюсти (но вовсе не акромегальные), двигались не только сверху вниз, но сбоку набок.
«Каков богатырь, – подумал Олег. – Ему одному по силам работа половины отряда».
– Кончай кормёжку! На линейку становись! – кривясь обмасленными губами, никак не гармонировавшими с выгоревшими голубыми глазами, выкрикивал команды Сергей Долгополов.
– Командир говорить будет! – съязвил кто-то в глубине столовой.
– Разговорами сыт не будешь, – поддержал неизвестного кто-то ещё.
– Ни поесть, как следует, ни поработать не дают, – заворчалось над столами.
– Работу давай!
Глава четвёртая
Начало
Наступило жаркое лето. Рабочее лето Сибири.
Трудно было уследить как, откуда и каким образом надвинулось оно на неисчислимые котлованы, траншеи, взрезавшие пространство изорванными, бесформенными зачатками фундаментов, стен, монтажных лесов, шахт, железобетонных сборных и литых конструкций, ферм, каркасов и прочих атрибутов студенческих строек.
Необъяснимо перепутанные паутины-сети фронтов строек ненасытной губкой вбирали в себя несущиеся поездами, самолётами, кораблями студенческие стройотряды.
Отборные будущие властелины неизмеримых, дремлющих земель величайшей в мире страны становились новыми героями новых сказок, новых сказаний. И там, где на сотнях вёрст безлюдной, унылой, дышащей раскалённым зноем степи тысячелетиями монотонно текла полуявь, полужизнь… Где на вздыбленных в небо вековечной тайгой сопках, просевших в отутюженные ледником болота, со времён погибели мамонтов безраздельно царила одна комариная рать…
Вдруг…
…пустыни без единого деревца, без капли воды, без спасительной тени, в зное, в безветрии зашевелились телами в загаре, в поту…
…зелёные океаны кедров, лиственниц, мхов, лишайников мёртвенно-зыбких болот наполнились отчаянными парнями, способными без устали и ропота шагать и шагать по колено, по пояс в грязи…
…долины и ущелья дрогнули вдруг, задышали теплом человеческих тел, костров, надежд, мечтаний…
На юге и севере, на западе и востоке –