Учись тонуть. Джейн Шемилт
коридоре. Ее седые волосы были стянуты в неряшливый узел, держалась она доброжелательно, но отстраненно. Отвозя детей в школу слишком рано и забирая их поздно, я не встречалась у школьных ворот с другими матерями. Мне всегда представлялось, что дружба требует затраты сил и накладывает определенные обязательства, что для того, чтобы она завязалась, необходимо время. Но сегодня я позавидовала простоте и близости отношений между сидящими напротив меня женщинами. Они выглядели сестрами. Впрочем, и сестры у меня не было тоже. Мы с Адамом – единственные дети уже умерших родителей. Порой казалось, что нас окружает гулкая пустота, что наша семья занимает место, которое должно было принадлежать другому, более многочисленному семейству. Еще раз украдкой взглянув на противоположную сторону стола, я подумала, что, возможно, именно ее мне и не хватало, родной сестры.
Я встала и выбросила свой пластиковый стакан в мусорное ведро. Направляясь в помывочный блок, я вынула телефон и написала Меган сообщение, в котором поблагодарила ее за кружку и предложила пообедать вместе в соседнем кафе на следующей неделе. Я скребла руки щеткой, поворачивая их то одной, то другой стороной под струей горячей воды. Мышцы моих ладоней более сильные и развитые, чем у большинства женщин. Моим рукам приходится сражаться с помощью хирургических инструментов. Зажимать, резать и шить в условиях ограниченного времени. Мне вспомнились ладони Меган, лежащие на кухонном столе. Такие гладкие, безмятежные и кроткие, какой казалась она сама. Они-то могли позволить себе спокойно ждать, времени им хватало с избытком.
Звук женских голосов волной ударил мне в лицо. Женщины ели, болтали и смеялись. Я помедлила на пороге кафе. Мне следовало бы сидеть сейчас за письменным столом, это не мой мир. Я уже начала писать сообщение с извинениями, но заметила Меган в дальнем углу зала. Она меня еще не видела. На ней был синий жакет в цветочках, она сложила руки на столе и склонила голову в ожидании. Я убрала телефон.
– Как чудесно, – заговорила Меган, когда я скользнула на место напротив нее. – Мы с Эндрю никогда не едим вне дома. Разумеется, я совсем не против, но уже забыла… – Она умолкла и засмотрелась на стоящую на столе вазу с розовыми розами, как будто напоминающими о разнице между едой в ресторанах и домашними трапезами, которые сопровождаются изнурительной обязанностью каждый раз собственноручно накрывать на стол и давным-давно не связаны с праздниками или даже с возможностью просто расслабиться. Я вдруг задумалась, случалось ли ей когда-нибудь кормить Эндрю с ложечки.
– Мы тоже не выходим, – сказала я. – Разве что на отдыхе.
В ожидании еды мы разговорились об отпусках. Меган показала мне на своем телефоне снимки, сделанные три года назад: она на пляже рядом с рослым мужчиной, опирающимся на трость, ветер треплет пряди его волос, занавешивая глаза. Потом она посмотрела мои снимки, в основном детские, сделанные на побережье Франции. Листая их, я помедлила на фото Элис в лодке: лицо крупным планом, в глазах отражается вода и пляшут солнечные искры, рот приоткрыт в широкой улыбке, щека