Хищники. Иван Погонин
задержанная, – Я вообче знать его не знала! Вы у Харитошки спросить, они оба – ейные кавалеры. А меня она только сегодня позвала, для кумпании.
– Лёня, выйди, – попросил Кунцевич.
Они вышли в коридор. Несмотря на то, что на дворе было два часа ночи, в коридоре горели все лампы, туда-сюда сновали сыскные надзиратели, двери почти всех кабинетов были открыты.
– Она тебе правду говорит, это Харитонова их свела. Машка давно с Васильевым любовь крутила. Его почти месяц в городе не было, а третьего дня объявился, и с дружком познакомил. Сегодня попросил с подружкой прийти – другу тоже женской ласки захотелось.
– А что за друг, говорит?
– Звать Гриша, прозвище Кот, приехал с юга, более ничего не знает.
– Давай я с ней побеседую, может чего ещё вспомнит.
– Я думаю, она более ничего не вспомнит, знаешь, сколько желающих было с ней поговорить?
– Неужели она не знает, где это Гриша-Кот жил?
– Божиться, что не знает. По её словам, об этом даже Васильев не знал, уж очень этот Кот скрытный.
– Вот сучка! Не, я всё-таки пойду, поговорю с ней.
Петровский открыл дверь кабинета:
– Городовой! Отведи эту тварь в камеру, я с ней попозже поболтаю.
Снег валил всю ночь и, судя по всему, прекращаться не думал. Дворники не успевали чистить проезжую часть улиц, не говоря уж про тротуары. Извозчиков нигде видно не было, пришлось плестись с Офицерской на Вознесенский – на остановку конной железной дороги. Но и конка не ходила – снегом забило стрелки. Кунцевич чертыхнулся про себя и поплёлся пешком.
Только пришёл, только облачился в халат и туфли, зазвенел телефон.
– Со службы – доложила горничная.
Мечислав Николаевич выругался вслух по-польски.
– У аппарата, – сказал он, поднеся рожок к уху.
– Убитого на Малой Невке нашли, ваше высокоблагородие[2] – заскрежетал голос сыскного надзирателя Гаврилова, – на Колтовской набережной.
– Кто таков, установили?
– Никак нет. Он в одном исподнем, без документов, само собой.
– А как убили?
– Удавили.
Кунцевич, размышляя, покусывал губу:
– Что за исподнее?
– Бельё хорошее, такое мастеровые не носят.
Коллежский секретарь заругался на великом и могучем.
– Мешко! Что за манеры!
В дверном проёме появилась сожительница. Румяная со сна, в голубом, плотно облегающем фигуру халатике, она была чертовски хороша.
Кунцевич отнял трубку от уха и чмокнул губами.
– Давайте-ка без меня, – сказал он Гаврилову, – я и так всю ночь на службе пробыл. Вы, голубчик, постарайтесь, а я буду через пару-тройку часиков.
Сожительница развернулась и, покачивая бёдрами, скрылась в спальне. Мечислав Николаевич поспешил за ней, на ходу развязывая кушак халата. После 15 лет службы сердце у него стало каменным. Те, у кого оно не каменело, так
Согласно Тебели о рангах, коллежского секретаря следовало именовать «благородием», но, по существовавшему тогда служебному этикету, подчинённые титуловали начальство не по чину, а по должности, а должность у Мечислава Николаевича была штаб-офицерской.