Придёт время для ягод и время быть роскошью. Павел Бой
сверх-хаоса служит некое трансцендентное полагание, некоторое предчувствие, некое движение в будущее, обусловленное появлением чего-то нового, причём это новое, это нечто ни в коем случае не должно противоречить существующей логике, и поэтому сверх-хаос должен быть даже не абсолютным порядком, а чисто трансцендентальным порядком. То, что, в конце концов, становится возможным хаосом, становится некоей возможностью, некой сверхлогикой, в которой осуществляется некое движение в будущее, то есть нечто третье. Тогда это был бы истинный Хаос, в котором всё переплетено между собой; или, с более широким взглядом, это было бы «ничто», отверстие в его первоначальном назначении – то есть щель, дыра, углубление, пролом без всякой связи, и без всякой цели: произвольность как столь всеобъемлющая, что всё в мире само для себя превращается, и в причину, и в итог. Однако логика не дает ничего, кроме разрозненных осколков, поэтому хаос алогичен. Это обстоятельство является роковым фактором в результате того, что и порядок не так-то прост, и представляет собой сложное сочетание силлогизмов, которые, однако, для обеспечения перманентности его существования по-прежнему вынуждены приводить к одному и тому же результату; это является одной из форм противоречия. Это утверждение кажется метафизически верным только на первый взгляд. Если бы совесть была осознанной и свободной, если бы она могла выразить себя, она бы ни при каких обстоятельствах не делала обратного. А без этого она – лишь некое усилие, что-то типа «вспомогательного упражнения», которое не наносит прямого ущерба, потому что в то же время направлено на осознание своей собственной деструктивности. Чувство вины, соединённое с уверенностью, что мы поступаем нечестно, не ведёт к регрессу, а лишь расходует позитивную энергию на то, чтобы заслониться от неё. Поскольку чувство порядка, как и чувство вины – субъективные психические процессы, мы можем лишь определить качества и свойства при помощи общераспространённого ряда соответствий в рамках человеческого восприятия. Грандиозная разобщённость, неизбежное самоубийство. Это несбыточное опьянение бесконечным призрачным счастьем (или всё ещё будущим, но – провалом). Свобода – это надежда на обещанное бессмертие. И счастье – это смех от трагедии невнятных надежд на благополучный исход. От тёмного простора границ уведём мы на время наше желание улететь, и его место в глубине сознания займёт другой образ. Тогда наступит конец притяжению. Выход есть всегда, и всегда этот выход хуже, чем всегда. Мы находимся на краю вырытой нами канавы, и внизу – бряканье клапанов, захлёбывающиеся голоса, трубное лязганье машин, хлопанье дверок. А что остаётся за пределами городской неогороженной территории, – в северных широтах сплошь вмёрзшие в лёд корабли, зовущие человечество к себе… Так плывёт на них, вскинув лицо кверху, хриплый и беззубый мародёр, а ему навстречу течёт весна. Зима стала