Ледяной ксилофон. Проза XXI века. Марина Зайцева
равно, ещё не переступив порог, повернувшись к дежурному, она снова горячо, с отчаянием в голосе (так утопающий с последней надеждой хватается за соломинку), попросила:
– Пожалуйста, не закрывайте дверь, – даже когда я усну.
Вдруг её озарило, и она нашла простое объяснение тому, что пыталась долго, путано и многословно объяснить.
– Понимаете, – сказала Лера, – если камера не заперта, а раскрыта настежь – тогда это просто комната. А если закрыта, да ещё на засов – то тогда это камера, это – КПЗ!
– Не переживай! – сказал дежурный твёрдо. – Я ведь дал тебе слово.
Утомлённая переживаниями и событиями этого долгого дня, Лера на лежанке свернула одеяло пополам, положила сверху тюфяк, потом легла на нижнюю часть, укрывшись верхней, и мгновенно провалилась в тёмную бездну сна. Она проспала ночь без сновидений.
Дежурный по отделу выполнил своё обещание: оставил дверь камеры распахнутой настежь до самого утра. Иногда он тихонько подходил к открытой двери и прислушивался к тихому сонному дыханию девочки и возвращался на свой стул.
Наутро Лера проснулась в приподнятом настроении. Взглянула на дверь – она была распахнута настежь. В её прямоугольный проём прямо из окна дежурной части широкой ослепительный полосой падал солнечный свет – он обещал хороший августовский день.
Торопливо свернув одеяло и тюфяк, почти бегом вышла из камеры, при этом передернув плечами – словно отряхивалась от какой-то незримой скверны… О том, что её ожидает вскоре дома, Лера старалась не думать.
Колодец
Они целый месяц ехали на очередной «край света» – через всю страну в теплушке переселенческого эшелона. По пути на остров мать оставила Леру погостить у родного дядьки в Приморье, – почти на полгода.
Ближе к школе двоюродная сестра отвезла её к матери – в это колхозное село. Как всегда, она обследовала новые для себя места, где ей теперь предстояло жить.
Лере сразу же не понравилось это село. Расположенное на болотистом месте, с постоянной моросью, продуваемое со всех сторон пронзительными ветрами, унылое и безлесное, с низкорослой худосочной растительностью. Не понравились дотла выжженные голые сопки, усеянные огромными чёрными обгорелыми пнями, как гнилыми зубами бабы-яги. Не то, что леса в Поволжье или в Приморье – высоченные, широколиственные, насквозь просвеченные солнцем.
Это японцы, перед тем как сдаться и уйти с острова, сожгли всё, что можно было сжечь, – чтобы после капитуляции ничего не досталось врагу, – то есть, нам. Это Лере рассказал Толик, умный круглоголовый мальчишка, её ровесник, когда она удивлялась, почему здесь на склонах гор, – по-местному – сопок, так много обгорелых пней. Семья Толика приехала сюда по переселению на год раньше, и он уже считал себя старожилом и знал всё про победу над японцами.
Толик непривычно «гхекал» и «щщокал», и вообще произносил