Джвари. Валерия Алфеева
венчание, отпевание умерших…
– Конечно, идиллии не было никогда, – говорил игумен. – Таинства не действуют магически. И освящается человек по вере – бывает даже, что причащается в осуждение… Но не было и такой пустыни, когда тысячи, сотни тысяч людей даже не знают, что такое Причастие.
Вот совершалось одно из чудес, которыми живет мир Божий: мы стояли на краю земли, в храме, укрытом в горах, – два грузинских монаха, священник-грузин и мы с сыном, только что вошедшие в их мир и всем строем судьбы иноприродные им. Но у всех нас, вместе с князем-монахом, построившим храм, была общая родина – наше небесное Отечество, и там нас уже соединили узы не менее прочные, чем узы родства.
– А теперь многие говорят, что верят в Бога, но не принимают Церковь. Чем вы это объясняете? – спрашивает Венедикт.
– Это просто невнятное ощущение, то есть нечто более высокое, чем мы сами, мир иной. Но что это за мир и что вмещает слово «Бог»? Даже примиряясь с существованием Бога, рационализм старается подменить Его безличным духом или идеей. Все это ни к чему не обязывает, а для многих и ничего не меняет. Для современного сознания гораздо труднее принять Христа как Бога, принять тайну Евхаристии, поверить, что в образе хлеба и вина мы причащаемся Его Плоти и Крови.
– Вы принимаете эту тайну? – спрашивает отец Михаил.
– Теперь я принимаю все таинства Церкви. Пять последних лет я и потратила на то, чтобы к ним приобщиться, – сначала разумом, потом сердцем, плотью и кровью. Вся жизнь стала таинством и откровением Тайны.
Игумен стоял, опираясь рукой на доску над моей головой:
– Вы говорите высокие вещи. А мы здесь люди простые. Мы знаем только, как надо жить, чтобы спастись.
– А я как раз этого и не знаю. Мы оба говорим о высоком, но вы – как власть имеющий, а я – как книжники. Ему понравилось, что я понимаю это сама.
Игумен и отец Давид ушли через двор и дальше по холму – там поднималась над деревьями крыша игуменской кельи. Давид оставался духовным сыном отца Михаила и хотел исповедоваться.
Решалась и наша участь.
Мы с Митей вышли погулять. Но вскоре вернулись, сели на выступе стены у раскрытых ворот.
Наконец они оба появились в воротах. Игумен постукивал прутом по голенищу сапога, едва прикрытого сверху старым подрясником, – наверно, в монастыре не нашлось подрясника, достаточно длинного для его роста.
– Ждете? – улыбался он.
– Ждем.
– А чего ждете? – поинтересовался он вежливо.
– Что вы разрешите нам остаться.
Он сел на каменный выступ рядом с Митей.
– И как это вы сюда добрались, странники? Вас там не ищут?
– Нас некому искать, вся семья здесь.
– Этого достаточно: Где двое или трое собраны во имя Мое…
– …там Я посреди них, – не удержался Митя.
Все улыбнулись.
Отец Давид тоже смотрел на игумена выжидательно. Очевидно, и он еще