Джвари. Валерия Алфеева
«джвари» – это по-грузински «крест», а полное название – монастырь Святого и Животворящего Креста.
Из кучи имущества, сложенного в трапезной, Венедикт добыл матрацы и, после усердных поисков, два комплекта нового белья в сиреневый цветочек.
Мы принесли к себе Казанскую икону Богоматери, подсвечник, фонарь, глиняный кувшин для воды, умывальник со стерженьком. Его Венедикт прибил на дереве немного ниже палатки, где треугольным мысом кончался склон. Траву на склоне он предложил Мите скосить.
Я приводила в жилой вид нашу обитель, надевала свежие пододеяльники на ватные, тоже новые, одеяла, тихо радуясь нечаянно обретенному уюту и чистоте пристанища.
Потом со склона стал слышен разговор.
– Что ты тут делаешь? – Это негромкий голос игумена.
– Кошу траву. – Это мой сын.
– Ну и как, получается?
– Не получается.
– И, ты думаешь, почему?
– Наверно, потому, что я не умею.
– А я думаю, потому, что ты благословение не взял.
Когда еще через час я вышла, горы за ущельем тонули в мягком полумраке. За четким силуэтом храма догорал закат, опалив края облаков, сгустившихся и потемневших. И каждая ветка, каждый лист дерева были отчетливы в контрастном теплом свете.
Игумен и Митя сидели рядом на склоне, чуть ниже в нескошенной траве валялась коса. Отец Михаил обхватил колени руками, и в его позе, как и в разлитом вокруг вечереющем воздухе, была тишина.
Мне тоже хотелось посидеть с ними. Но при моем приближении игумен неторопливо поднялся, подобрал косу.
– Устроились? Идите спать, вы устали сегодня… – И потому что мы не двинулись с места, добавил с тихим удовлетворением: – Так мы и живем здесь, как в скиту…
Он благословил нас, уже не крестя и не коснувшись головы, только словами и ушел вверх, к своей келье.
А мы с Митей сидели на траве, пока совсем не погасло небо. Горы вокруг, и Джвари, и все, что случилось в этот переполненный день, было так нереально, что мы не могли бы уснуть сразу, нам надо было к этому привыкнуть.
В палатке было совсем темно, когда ударил колокол – шесть раз, бронзовый длинный звук.
Холодно. На хребте горы за ущельем – черные тени деревьев. И в темном клубящемся небе едва голубеют призрачные просветы.
Тропинку вниз устилает скошенная трава, мокрая от росы. Мы так и не узнали, когда игумен успел скосить ее.
Мы умываемся холодной водой, туман тянется из ущелья.
А в семь уже звонят к утрене.
В храме темно, только теплятся две лампады перед бедным иконостасом. Привычно пахнет ладаном, переплетами старых книг, лампадным маслом, воском.
– Раз вы не понимаете языка, творите про себя Иисусову молитву. Сколько сотниц получится на первой службе, столько читайте и потом. Ты тоже, Димитрий… У тебя есть четки?
У Мити есть нитка в пятьдесят узелков, подаренная ему недавно.
Отец Венедикт зажег огарок свечи и начал читать. Негромко отозвался