В объятиях дождя. Чарльз Мартин
это «Джек Дэниэлс».
– Тогда почему вы не наполняете себя мистером Дэниэлсом?
Она рассмеялась.
– Для начала, мне не нравится его вкус. А во-вторых, когда я хочу чем-то наполнить это место, мне достаточно одного глотка. Если пить мистера Дэниэлса, тебя будет мучить жажда, пока не выпьешь еще. Придется пить его каждый день и каждую ночь, а у меня нет времени на такие глупости.
Пламя лизнуло заднюю часть очага и высветило древесный рисунок на углях, подернутых белым пеплом.
– Мама Элла, а где моя мама?
Мисс Элла прищурилась, глядя в огонь.
– Не знаю, дитя мое. Я не знаю.
– Мама Элла?
– Да. – Она пошарила железной кочергой в очаге, не обращая внимания на запретное имя.
– Мой отец сердится на меня?
– Нет, детка. – Она крепче прижала меня к себе. – Поведение твоего отца не имеет никакого отношения к тебе.
Минуту-другую я сидел тихо, глядя на то, как дальний конец кочерги раскаляется докрасна.
– Значит, тогда он сердится на тебя?
– Нет, не думаю.
– Тогда, – я указал на ее левый глаз, – тогда почему он ударил тебя?
– Такер, я полагаю, что крики и рукоприкладство твоего отца имеют прямое отношение к его тесной дружбе с мистером Дэниэлсом. – Я кивнул, как будто все понимал. – Сказать по правде, я не думаю, что он все хорошо помнит.
– А если мы будем пить мистера Дэниэлса, он поможет нам забыть?
– Только на время.
Пальцы мисс Эллы расчесывали мои волосы, и я ощущал ее дыхание у себя на лбу. Она говорила мне, что иногда во время молитвы чувствует, как на нее нисходит дыхание Бога и окутывает ее, словно утренний туман. Я ничего не знал о дыхании Бога, но если оно было таким же, как дыхание мисс Эллы – сладостным, теплым и близким, – то я хотел бы с ним познакомиться.
– Ты можешь сделать так, чтобы он не был таким злым?
– Такер, ради тебя я бы вышла на рельсы перед поездом, если бы думала, что это поможет, но мисс Элла может делать только определенные вещи.
Свет углей отражался от ее сияющего лица и заставлял ее кожу казаться светлее. Он также освещал маленький шрам над ее правым глазом и оставшуюся припухлость. Она усадила меня прямо и расправила мне плечи, потом похлопала меня по животу и улыбнулась.
– Ты знаешь, что иногда я захожу в твою комнату без свечи или фонарика? – Я кивнул. – Ну вот, так и любовь. Свету не нужно объявлять о своем приходе в комнату или просить темноту, чтобы она ушла. Он просто есть. Он движется перед тобой, и темнота отступает, словно отлив. – Она обвела комнату широким жестом. – Это потому, что темнота не может быть там, где есть свет.
Она качала мою руку в своей. Ее рука была морщинистой и мозолистой, а костяшки пальцев больше моих, немного не соответствуя размеру ее кисти. Ее серебряное обручальное кольцо истончилось по краям и свободно болталось на пальце. Моя рука была маленькой и почти без веснушек, а под ногтями засохла алабамская глина. Порез на средней костяшке указательного пальца раскрывался каждый раз, когда я сжимал руку в кулак.
– Такер, я хочу открыть