Мой телефон 03. Мария Ким
глаза уставшего старика. Задержка развития. ДЦП.
– Маме больно? Мама заболела?
– Мальчик, принеси стакан воды. Хотя нет, куда тебе. Сиди тут!
– В больницу поедете? Ребенка есть с кем оставить?
– Да, соседка. Или муж.
– Плохо за тобой муж следит.
– Он только бьет, какое там. Родила вот чудовище!
– Мам, я буду скучать!
Женщина вздрагивает.
– Молчи! Что за рвань на тебе опять, почему не говоришь матери, что оборвался? Ты вообще что сегодня ел? – И захромала на кухню, подволакивая сведенную ногу.
Солнце, выглянув на полчаса, снова занавесилось дождем.
– Внимательнее! Быстрее! Точнее! – Айна все еще злится. – На вот, во дворе надергала, – протягивает три полузрелые сливы.
Мы не имеем права на ошибку, и это не мешает нам регулярно ошибаться.
В квартире запах запущенности и небрежности, запахи нищеты и боли. Включаю свет, по углам разбегаются тараканы. Их необыкновенно много, шагу нельзя ступить, чтобы кого-то не раздавить. Хозяин покрыт бородавками от кончиков пальцев до макушки, уродливые кисты размером с куриное яйцо свисают с локтей.
– Что за папилломы?
– Нейрофиброматоз.
– Повод вызова?
– Потеря речи, спутанность сознания… Уже три дня.
Логика наших граждан неуловима и прозрачна. Ждать три дня, чтобы вызвать скорую.
«Общемозговые симптомы, но острого ничего нет, и анамнез. Опухоль?» В больнице исключают инсульт, находят новообразование. Больного отправляют домой – онкологией экстренные службы не занимаются. Рассматриваю снимок. Неоперабельно. Ищу в себе хоть какие-то эмоции. Пусто. Жалости нет, да и бог с ней. А сострадание? Авиценна говорит, сострадать надо и любить больного. Я не умею. Не знаю, как это делается.
Чем ближе утро, тем более странные сны видят люди.
Ночная подстанция похожа на казарму, полупустую после какой-то особо кровопролитной войны. На расставленных по углам фельдшерской диванчиках свернулись неподвижные тела. Их невозможно разбудить случайным столкновением с мебелью или пожарной сиреной. Они поднимутся, когда услышат свою фамилию по селектору, и, даже не пытаясь проснуться, отправятся на ночную прогулку по насквозь больному городу. В темноте на полутонах переругиваются планшеты; вибрируют и пищат, подзаряжаясь, кардиографы и дефибрилляторы. Техника никогда не спит, но, в отличие от людей, чинить сама себя не умеет. Ровно в 3 селектор оживает, и диспетчер неумолимо называет фамилии одну за другой: «67 на вызов, 13 на вызов, 9 на вызов». Тела поднимаются синхронно, их взгляды полны ненависти.
– Они там по будильнику болеют, что ли? – риторически вопрошает фельдшер Хольцман в безразмерной «скоропомощной» куртке.
– Ущербные часов не наблюдают… Мы сейчас к менту катались. Температуры нет, горлышко болит, от госпитализации отказ.
– Пристрелить из табельного оружия! – назначает лечение Хольцман и отправляется на пост.
С 2 до 5 ночи спят инсультники, сердечники, гипертоники