ПОЗЫВНЫЕ «СОТЫ». Надежда Плахута
как живите-то. Гнездо родное, а сын-то он еще роднее. Как вот эти два родные воедино собрать? Сын-то городской, образованный, ученую степень имеет, в доме этом и не бывал ни разу. Чужой он ему, дом этот…
– Здесь только холодная комната и теплая, да?
– Да, милая. Холодную мы сени называли, теплую – горница. Просторная горница одарила запахом засушенной травы и светом, истекающим из четырех, посаженных рядом окон. Высокая деревянная кровать горбилась под натиском расшитых крестом подушек. Самотканые, ветхие, но чистые дорожки аккуратно располосовали некрашеные полы. Старые, поблекшие фотографии оживляли неброские серые, закопченные стены. Анна мельком взглянула на фотографии. Многочисленные незапоминающиеся лица… И вдруг что-то знакомое… Уже не молодой мужчина в военной форме сидит на стуле, держа на коленях девочку лет пяти, а рядом девицы постарше, кто в чем, в каких-то отрепьях. Старшая, изможденная с просвечивающими из-под платья острыми плечами, держит на руках младенца лет двух. Лица у всех сосредоточенны и угрюмы. Только одна девочка, улыбаясь, вносит дисгармонию в этот суровый, запечатленный на фотографии мир.
– А у Вас откуда эта фотография? – спросила Анна.
– Какая? Эта-то. А это наша семейная реликвия. Батька-то, с войны когда вернулся, собрал нас всех, кто живой остался и повез в город фотографировать. Когда карточку сделали, взял он ее, да как разревелся. Мы тогда впервые видели, как батя плачет. Потом повесил ее здесь вот и сказал, – «Оставшиеся в живых». Мы ее так и называем. Славик потом всем нам копии сделал и выслал по городам и весям.
Глава 1
Старая, измученная войной кляча, тяжело плелась по утоптанной пыльной дороге, не внимая гиканью белокурого голубоглазого парня, сидящего в телеге. Серая степь выпрыгивала из-под ее колес и мрачно расстилалась по необозримому пространству. Налитое свинцом небо давило своей массивной неподъемностью, предвещая бурю. Седок заметно торопился, но, отчаявшись и на- бравшись безразличия у лошади, улегся в телегу и запел: «Степь, да степь круго-о-ом. Путь дале-ё-ёк лежи-и-т. В той степи-и-и глухой У-умирал ямщик». Небо прорезала молния, началась гроза. Ветер усиливался. Старая кляча даже ухом не повела. – Ну и хрен с тобой, – выругался малый, – на войне смерть не взяла, а здесь в бурю погибну? Ничаго, выживу. И не такое бывало… Взяли тогда белые в оборот, окружили, перерезали, как кур. И его в грудь пырнули. Начал кровью харкать. Да бабка какая-то местная выходила. И от белых прятала и на ноги поставила и вывела из деревни. А он даже не помнит, сказал ли ей спасибо. Да что спасибо, даже имени не спросил и лица не узрел: много таких божьих одуванчиков. Набрыдла война, домой хочется. Землю пахать. Хату бы выстроил. Женку б завел. Жил бы мирно спокойно. Сейчас пустили на все четыре стороны, а поехал какого-то родимца искать, да заблудился. Вот и блуждает теперь по степи. Вдруг кляча остановилась. Парень увидел на дороге издыхающую лошадь, не выпряженную из телеги, в которой сидели изможденная женщина и куча малолетних детей. Хозяин на корточках лазал под телегой и чертыхался. Рядом