Платье королевы. Дженнифер Робсон
похожих на звезды, тоже украшенных жемчугом и бусинами. Под ними лежал третий узор, на этот раз в виде пшеничных колосьев, зернышки на которых были сделаны из рисового жемчуга. А под ним – фотография.
– Погоди, я ее раньше не видела, – сказала мама.
– Что это за снимок?
– Пока не пойму… На обороте что-то написано. Мамин почерк. «Лондон. Октябрь 1947 года. В ожидании ЕВ».
На фотографии двадцать две молодые женщины сидели за одним из четырех длинных узких столов в большой светлой комнате с высокими потолками, все одетые в белые халаты и фартуки поверх винтажных платьев. Хизер вдруг осознала: в то время, когда был сделан снимок, такие платья еще не стали винтажными, тогда их носили все.
– Кто это? – спросила она.
– Думаю, швеи. Точнее, вышивальщицы. Посмотри на столы. На самом деле это большие рамы для вышивания. Я видела такие в кабинете кружка по лоскутному шитью, – объяснила мать. – Ткань натягивается на подрамник, и на нее нашивают бусины, пайетки и все такое.
Хизер вглядывалась в снимок, ища в лицах знакомые черты. Ее внимание привлекла одна девушка: светлые волосы уложены набок, взгляд серьезный и хмурый. «Она как будто встревожена, – подумала Хизер, – словно боится делать фото».
– Эта девушка у окна…
– Знаю. Думаю, это мама. Моложе, чем когда я родилась, но, кажется, это она. Только вот…
– Что?
– Что-то не сходится. Маме нравилось работать руками, ты знаешь, она любила вязать, но шитьем и вышивкой она никогда не занималась.
– Разве в те времена не всех учили шить?
– Да, всех учили простым вещам, например, как заштопать носок или связать шарф. Такая работа, – она кивнула на вышивки, – совсем другое дело. Чтобы научиться так вышивать, нужны многие годы.
– Думаешь, это вышивала не наша Нэн?
– Честно говоря, даже не знаю. Она точно мне ничего такого не рассказывала. С другой стороны, вот же фотография…
Хизер не могла оторвать глаз от юной Нэн на снимке.
– Почему она все бросила и приехала сюда?
– Я всегда считала, что за океан ее привела глубокая скорбь. Из-за смерти моего отца, а до него – брата Нэн. Кажется, она как-то упомянула, что ее родители умерли еще до войны. Она осталась совсем одна, если не считать Милли, невестки. Она-то и переехала в Канаду первой.
Что ж, звучало логично. Нэн хотела начать все сначала, сбежать от потерь и послевоенной разрухи, поэтому эмигрировала. Вот почему она никогда не говорила о жизни в Англии – воспоминания доставляли боль. И все же…
– Если она хотела оставить прошлое позади, зачем взяла с собой вышивки? – задумчиво проговорила Хизер. – Почему не показывала их нам? Зачем написала мое имя на контейнере?
– Понятия не имею. Возможно, собиралась передать их тебе однажды, да позабыла.
– Как же мне с ними поступить?
– Я надеялась, ты сможешь что-нибудь разузнать. Когда на работе станет посвободнее. Сядешь однажды перед компьютером,