Затмение. Александр Эпиницкий
постоянной основе».
Вот так – сухо и прямолинейно.
Тем временем я подъезжаю к воротам маминого дома. Не доехав до них около пяти метров, останавливаю машину, выключаю двигатель, но остаюсь на месте.
«Это конец, – думаю я, упав головой на руль. – Как так? Единственное мое скромное утешение и спасение в жизни – мои лекции – у меня отнимают».
Удар был настолько силен, что, может быть, впервые я так отчетливо ясно ощутил пустоту в себе самом; будто все, что было во мне, весь мой богатый внутренний мир вдруг с бешеной скоростью пересыпался в бездну, как песок из песочных часов пересыпается из одной колбы в другую; только нижнюю колбу при этом еще и разбили.
Пустота. Мрак. Безысходность.
– Будь проклят этот чертов бизнес! Будь прокляты эти товарно-денежные отношения! – кричу я. – Я уйду! Уйду в рубище и сандалиях как Сократ. Или, нет, дождусь зимы, и уйду в волчьем тулупе как Толстой. Это никого не спасет, но это будет правдой.
Прошло время. Истерика сменилась тихим подвыванием. И тут сверху постучали…
Это была мама. Она стояла около машины и тихо постукивала по стеклу.
– Мама, опять я прихожу в этот мир благодаря тебе.
***
Но появление мамы было только развитием пролога. Далее следовал ускоренный ритм и шестьдесят восемь страниц убористого текста единичным межстрочным интервалом, насыщенных потоком чередующихся событий. Между этих строк уже невозможно было впихнуть ни размеренной прогулки в парке, ни праздного сидения с книгой на бугорке у тихой речки, ни умной и неторопливой беседы со старым другом. Туда уже ничто не помещалось, даже воспоминания о детстве и давняя мечта совершить поход сквозь льды севморпути.
Всё бегом, всё урывками. Многое пустое, малозначительное, без чего можно было бы легко обойтись, но с чем нужно было «непременно» справиться, чтобы перейти на следующий уровень. Я стал похож на волка из старой электронной игры, который с трудом успевал подставлять корзину, чтобы поймать летящие со всех сторон яйца. Пресный быт, поставка и отгрузка, внешнеполитическая новостная сводка, непонимание общей цели, подозрительный рентгеновский снимок, тысяча вопросов к власти и две тысячи вопросов к себе самому и народу, губительная страсть к женщинам, уступки обстоятельствам, борьба с совестью и принципами, бессонные ночи, пистолет с одним патроном, чашка кофе и пепельница, до верху набитая окурками…
Этих яиц… м-н… или – как там все это назвать? – этот жизненный поток стал настолько бурным в последнее время, что сил не хватало не только на анализ происходящего, но даже на систематизацию. Я почувствовал, что не справляюсь, что, вот-вот, у меня все начнет падать из рук и разбиваться вдребезги… И я открыл глаза.
Я взглянул на часы: половина третьего тьмы. Обычно в это время суток мне хочется либо пить, либо начать что-то записывать, чтобы выпрямить туго закрученную спираль из потока мыслей.
Я включил светильник, дотянулся до полки, взял карандаш и блокнот и