Секретный дьяк. Геннадий Прашкевич
мгновенно слетела с круглого лица царя. Долго смотрел на распростершегося у его ног маленького человечка, потом сказал, отворачиваясь:
– Ишь, научился…
И строго-настрого приказал:
– Окрестить апонца! Пусть научит своему языку трех-четырех наших русских робят, тогда отпустим.
А на Волотьку глянул с одобрением.
Преодолев смущение, Атласов отвечал царю смело, часто по давней привычке вставлял в разговор нерусское слово пагаяро. Потом в Сибирском приказе все сказанное еще раз повторил, только уже подробнее. Государь милостиво отпустил пятидесятника, позволил вернуться в Якуцк уже головой казачьим – со всеми правами, и Волотька на радостях не сдержался. Душа пела, силы играли. А край ведь огромный, пустой, людей мало, кураж над зверем не выкажешь. А у Волотьки было теперь право – получить в Сибири за счет правительства товаров разных на сто рублей в награду за присоединение Камчатки к России. Чем тащить товары на себе по всей Сибири, лучше было взять ближе к месту. Так случилось, что на Верхней Тунгуске встретил судно богатого купца Логина Добрынина. «А ну, перегружай к нам товары». – «Не буду. Это моё!» – «Ах, твоё!» По-разбойничьи свистнули люди Атласова, прыгнули на судно Добрынина, побросали людей в воду. Все товары забрали вместе с судном. Из купеческих людей повезло только Фролу Есихину. Он, брошенный за борт, волею провидения жив остался. Добравшись до Якуцка, пошел к воеводе Дорофею Афанасьевичу Трауернихту, бритому недоброму немцу. Дорофей Афанасьевич, дождавшись разбойников, посадил всех в железы, а сам новоприбылый казачий голова был им пытан и брошен в тюрьму. Тогда же на Камчатку вместо Атласова отправили прикащиком Зиновьева – из казаков.
Лучше бы сидел Волотька в железах, подумал Матвеев печально.
Из железа вытащить можно, из могилы не вытащишь. А Волотька нет, он все время рвался на Камчатку, любил силу, богатство, волю, а где же делают богатство, где проявляют силу, как не в новых краях? Когда наконец в седьмом году по прощению вновь отправили Атласова на Камчатку, он там не пожил много. Зарезали Волотьку собственные казаки…
А тогда, в семьсот втором году, в январе, в царском селе Преображенском кто мог угадать, какая у кого судьба впереди? Кто вообще в мире может это знать – у кого что впереди? Государю Петру Алексеевичу Атласов зело понравился, государь смеялся, слушая рассказы пятидесятника, жадно задавал вопросы. Рыба породистая, на семгу похожа, идет нереститься, а в море не возвращается? Да почему? Соболь на Камчатке плох, тепло ему на Камчатке? Да почему? Может, хлеб сажать можно на Камчатке, раз там не знают хлеба? Ну, и все такое прочее. Раздраженно дергалась царская щека: вот как велика собственная страна, никогда ее самолично не объедешь, не оглядишь! Но ведь там в восточной стороне – море! С той Камчатки, наверное, можно пройти на Ламу, а с Ламы прямой путь в Китай. А то и в Индию. А то и в другие новые страны.
Захлебывался от нетерпения: дальше что? Но об этом и Атласов сказать не мог.
Прощаясь, государь спросил: «А вера? Есть на Камчатке вера?» На что Волотька тогда же твердо ответил: «Нет. Веры там никакой. Одне шаманы».
4
Пагаяро!
Думный дьяк