Разведка уходит в сумерки. Виталий Мелентьев
поят водкой, готовят для них особые блюда, вообще стараются отличиться, показать свою любовь и уважение. А здесь… Нет, он был оскорблен в самых лучших чувствах и потому смотрел на кухню с мягким и грустным сожалением, слегка покачивая головой, словно говоря: «Эх, вы… Как же это? А?»
Андрианов подошел к каптерке и тревожно спросил:
– Вы что, шутите? Сиренко! Ведь капитан приехал…
– Так, товарищ лейтенант, меня ж Дробот вконец затренировал. Нема ж никакого часу… – И вдруг почти с ужасом произнес: – Ага.
Сиренко так покраснел, так смутился от этого ненароком вырвавшегося присловья, от запоздалого раскаяния в ябеде на своего командира, что Андрианов улыбнулся и почесал затылок.
– Что же теперь делать, Сиренко? Капитан и тебя и меня съест. А заодно и чертова Дробота.
– Ну шо я могу сделать? – Сашка прижал огромные руки к груди. – Шо я могу сделать? Ну забыл! Кругом забыл, и потому виноватый! Может, чаю ему принести? А то – водки? У меня в запасе есть.
– Не пьет он водки, – протянул Андрианов.
– Не может того быть, – убежденно сказал Сиренко. – Такой большой человек, толстый, между начальства всегда, и чтобы водки не пил.
– Нет, не пьет.
– Ну шо ты сделаешь! – Сашка на мгновение задумался, потом махнул рукой и решил: – Почекайте, товарищ лейтенант, может, я это дело справлю.
Он решительно отстранил лейтенанта, поправил ушанку, заправил шинеленку под брезентовым ремнем и пошел к командирской землянке. Андрианов обернулся и с интересом посмотрел ему вслед: такой решительности действий он за Сиренко не замечал. Даже походка у него изменилась – стала более стремительной, не косолапящей.
Сиренко лихо подошел к капитану, лихо брякнул задниками и с завидной сердечностью сказал:
– С прибытием, товарищ капитан. Вы не подумайте, что мы тут о вас забыли, но только в этот раз квасу я нарочно не заваривал. – И почтительно разъяснил: – Потому дело к морозу, с квасу не потеется. На сегодня, товарищ капитан, я вам другое приготовил…
Капитан смотрел на него недоверчиво, и в глазах еще сквозила оскорбленность. Постепенно она исчезала, взгляд потеплел. Нет, конечно же его любили, о нем думали, и это было очень приятно. Но показать этого он не мог. Потому Мокряков вроде бы и сердито, а на самом деле добродушно буркнул:
– Что ж ты там наготовил, штрафник несчастный.
– А вот почекайте минутку, и я вам притащу. Разрешите идти?
И когда капитан, нарочито скептически усмехаясь, отпустил его, Сашка лихо повернулся и пошел к кухне. Поравнявшись с лейтенантом, заговорщически шепнул:
– Авось вывезет.
Успокоенный лейтенант пошел к землянке, а Сашка закрутился в каптерке.
На тренировках он заметил, что в короткие минутки передышек Дробот собирает бруснику, а когда Сашка спросил, почему он не закуривает, объяснил:
– Вы же сами чувствуете, какая у нас нагрузка. Зачем же подрывать организм табаком? Курить хорошо на свободке, ага, а сейчас