В архивах не значится. Виталий Гладкий
зубы.
Ротмистр стал мрачнее грозовой тучи.
– Тем хуже… для вас, – сказал он с угрозой. – Думаю, что мы все-таки договоримся и вы нам подскажете, где находится ваш Клондайк, так как здесь, – он еще раз похлопал ладонью по мешку с золотом, – для всей нашей компании явно маловато. Я жду, граф. Не испытывайте мое терпение.
– Вы негодяй, ротмистр.
Владимир с презрением посмотрел на Кукольникова.
– Впрочем, не буду метать бисер перед свиньями, – сказал он с нажимом. – Компенсацию за ваши… «подвиги» во имя монархических идеалов вы, естественно, получите. Только свинец чересчур благородный металл для вас, уж поверьте мне. А вот пеньковая веревка – в самый раз.
– Но-но, ты, мать твою!.. – выматерился, зверея, Деревянов. – Поговори у меня, сволочь. Я с тебя шкуру сдеру.
– Успокойтесь, поручик, – миролюбиво сказал Кукольников. – Уважьте графское достоинство. Все-таки голубая дворянская кровь… – Он хищно осклабился. – Господина подполковника можно понять. Не так ли, граф? Думаю, что именно так. Поэтому во избежание недоразумений и насилия (поймите меня правильно), вы нам подскажете, где находится золотая жила. Мы, в свою очередь, гарантируем вам жизнь… и определенную долю в добыче. В этом я ручаюсь словом русского офицера. Условия, я считаю, вполне приемлемы.
– С каких это пор ищейки Жандармского корпуса стали считать себя русскими офицерами? – с издевкой спросил граф. – Право, смешно – слово жандарма…
– Значит, мирные переговоры закончились полным фиаско… Плохо. Для вас плохо, господин подполковник. Христоня! Положи-ка в печку шомпола. Придется вас, милостивый сударь, слегка подогреть, дабы освежить память и сделать более покладистым. Уж не обессудьте…
Пытка продолжалась не менее получаса.
Граф скрипел зубами от боли, глухо стонал, но на вопросы Кукольникова упрямо не хотел отвечать. В конце концов он потерял сознание.
В избушке отвратительно пахло паленым, и Кукольников вместе с Деревяновым вышли наружу.
– Христоня! Освежи графа, – приказал Деревянов, закуривая.
Поручик готов был лично разрезать графа на кусочки. Он ненавидел всех, кто был умнее его. А в особенности Деревянов не любил тех, кто имел большой чин, что у армейских считается признаком незаурядного ума или серьезных связей в верхах, что почти одно и то же.
Деревянов всегда стремился к власти и чинам, но как-то так получалось, что он успевал только к шапошному разбору. Даже война с германцами застала его в диком захолустье. Ах, как он мечтал попасть на фронт, чтобы заработать звание георгиевского кавалера и повышение по службе! Но все рапорты, в которых поручик просил отправить его в действующую армию, так и остались лежать под сукном до самой революции. И не потому, что он по каким-то параметрам не подходил командирам маршевых батальонов, формировавшихся на северных окраинах России. Просто Деревянова не любило и не жаловало начальство. Он всегда и со всеми был на ножах. Поэтому поручика и отправили не на фронт, а в самую, что ни есть, глухомань,