Чёрный молот. Красный серп. Книга 2. Rain Leon
отгоняя от себя тех, кто помоложе, призывали спасать детей. Так и расставались некоторые навсегда, с плачем, под свист авиационных бомб и пулемётных очередей. Часть пассажиров прыгала с крыш вагонов, некоторые сразу ломали ноги или получали травмы от неудачного приземления. Самолет приближался для очередного захода под режущий уши звук, нагнетая страх в сердцах людей. Пулемётные очереди решетили всё вокруг, люди падали. Кто-то замертво, кто-то от страха, не имея сил подняться. Двое солдат из охраны эшелона пытались стрелять в сторону самолёта, но куда там. Лётчик, куражась, в этот раз даже не стал сбрасывать свой смертельный груз. Асс прекрасно понимал, что гражданский эшелон ничего не мог ему противопоставить, кроме этих двух самоубийц. Убеги они со всеми, он, скорее всего, не стал бы их преследовать. Просто выпустил бы пару очередей вслед толпе, если им суждено было бы умереть, то это уже было бы уделом провидения. Но сейчас эти двое хотели умереть геройской смертью.
И делом чести военного лётчика германских военно-воздушных сил или просто Люфтваффе, Густава Штрайхера, было им в этом помочь. Он же не виноват, что они пехотинцы и не имеют возможности драться с ним на равных. Собственно, в войну никто и не ввязывается, чтобы драться на равных. В том-то и состоит вся хитрость войны, чтобы в какой-то момент, обладая перевесом сил или внезапностью, а лучше и тем и другим, как можно быстрее деморализовать и разбить врага с меньшими потерями. Ну, а если можно заодно поиграть в кошки-мышки, то война становится ещё и развлекательным походом. Развернув самолёт, Густав нашёл взглядом место, где находились смельчаки, и взял их на прицел. Первая очередь поразила только одного из них, вторая прошла мимо. Густав опять не сбросил бомбу. Ему нравился отчаянный парень. Густав сделал ещё круг и направил самолёт прямо на эшелон. Солдат, стоящий внизу, отчаянно передёргивал затвор, чтобы сделать ещё выстрел из винтовки по направлению к самолёту. Со страшным воем самолёт Густава приближался к цели. Расстояние стремительно сокращалось. Вдруг, он увидел, как солдат, дёрнув затвор в очередной раз, отчаянно отбросил винтовку в сторону, рванул гимнастёрку на груди, потом сделал привычный русский жест, согнув руку в локте и покрыл её второй рукой сверху поверх локтевого сгиба. Густав учился в русской лётной школе, неподалёку был его лётный центр, он хорошо помнил эти места. И жесты русские тоже помнил. И ругаться матом его тоже научили. И каждый раз, когда у него получалось правильно материться, все его русские инструкторы и механики взрывались хохотом и аплодисментами, как будто самым главным его делом было именно научиться правильно материться. Некрасивый жест подпортил хорошее впечатление о русском солдате. Как-то было невежливо.
Всего чуть больше секунды было у Густава, чтобы нажать на гашетку пулемёта. На этот раз промаха не было. Боец упал, прошитый насквозь пулемётной очередью.
– Густав, хватит развлекаться, – услышал он в шлемофоне, нужно разбомбить мосты.
– Яволь!