Хамнет. Мэгги О`Фаррелл
к ним, провести дома не один месяц. И Сюзанна порой думала, что ее матери этого тоже втайне хотелось.
Лязгнула задвижка, задняя дверь открылась, и в комнату вошла ее бабушка, Мэри. Она совсем запыхалась, лицо ее покраснело, и под мышками расплылись темные влажные полукружья.
– Ну и что это ты здесь расселась, как барыня? – язвительно произнесла Мэри.
Вид праздно сидевшего человека вызывал у бабушки самое сильное негодование.
Сюзанна пожала плечами. Она провела кончиками пальцев по потертой обивке кресла.
Мэри окинула комнату взглядом.
– Где двойняшки? – спросила она.
Сюзанна вяло повела плечом.
– Неужели ты не видела их? – продолжила Мэри, вытирая пот со лба носовым платком.
– Нет.
– Я же велела им, – проворчала Мэри, подняв с пола упавший чепец Сюзанны и положив его на стол, – нарубить растопки и развести огонь на кухне. И ты думаешь, они сделали это? Нет, палец о палец не ударили. Когда доходит до дела, они оба предпочитают играть в прятки.
Она решительно развернулась и, подбоченившись, встала перед Сюзанной.
– А где твоя мать?
– Не знаю.
Мэри выразительно вздохнула. Словно хотела сказать что-то. Но промолчала. Сюзанна поняла ее, даже почувствовала, как эти непроизнесенные слова вертятся между ними, точно флюгер под ветром.
– Ладно, тогда пошли со мной, – велела Мэри, махнув Сюзанне полой фартука, – пошевеливайся. Ужин сам не приготовится. Поможешь нам, девочка, вместо того, чтобы рассиживаться здесь, как клуша.
Мэри взяла Сюзанну за руку и стащила с кресла. Они вышли во двор, и задняя дверь сама захлопнулась за ними.
Хамнет в верхней комнате вздрогнул и очнулся.
Внезапно преподавание латыни стало казаться ему прекрасным занятием. В те дни, когда его ждали уроки в «Хьюлэндсе», репетитор теперь вскакивал с петухами, убирал кровать и тщательно мылся. Он старательно расчесывал волосы и бородку. За завтраком быстро наполнял тарелку, но вскакивал и уходил, оставив несъеденной половину еды. Помогал своим братьям собрать книги и, проводив их на улицу, отправлял в сторону школы, махнув рукой на прощанье. Как известно, он вечно что-то бубнил и мурлыкал себе под нос, даже когда почтительно кивал, приветствуя отца. Сестра украдкой подсматривала, как он, посвистывая и глядя на свое отражение в окне, застегивал свой джеркин то так, то эдак, приглаживал волосы, то заправляя боковые пряди за уши, то опять выпуская их на свободу, и наконец выскакивал из дома, хлопнув дверью.
В свободные от занятий в «Хьюлэндсе» дни он валялся в кровати до тех пор, пока отец не начинал угрожать отдубасить его, если он немедленно не встанет. Однако, поднявшись, он продолжал, вздыхая, слоняться по дому, не слышал ничьих вопросов, рассеянно жевал хлебную краюху, бесцельно переставлял с места на место вещи. Его видели и в мастерской, где он, облокотившись на прилавок,