Отпуск с папой. Дора Хельдт

      – Вы знаете габариты судна?

      Официант был вьетнамцем. Он дружелюбно посмотрел на нас.

      – Только пожелания еды и напитков.

      – Хорошо. Тогда я желаю колбаски и кока-колу. А если вы возьмете себя в руки и выберете еду, молодой человек сумеет обслужить еще кого-нибудь.

      Я уже снова обрела серьезность.

      – С каких пор ты пьешь кока-колу?

      – Всегда. Твоя мать думает, что от нее толстеют, и поэтому ее не покупает.

      – Когда я была ребенком, ты мне запрещал пить колу.

      – Чушь, ее тогда вообще не было.

      Доротея все еще не могла справиться со смехом.

      – Хайнц, коле больше лет, чем Кристине.

      – В самом деле? Значит, она ей тогда не нравилась. Деточка, попробуй сейчас.

      Официант терпеливо ждал.

      – Я буду воду. И мне нравилась кола.

      Папа нахмурился и посмотрел на Доротею:

      – Иногда я ее просто не понимаю. Но хотя бы ты выпьешь со мной колы?

      На память пришли мармеладные мишки, и я хотела ее предостеречь. Но потом вспомнила, что мне сорок пять и я очень нервная.

      Тем временем паром отошел от причала и взял курс на Нордерней. Удивительным образом почти всем пассажирам нашлось в ресторане место, лишь немногие припоздавшие выискивали, где бы им сесть.

      Мой взгляд упал на двух громко разговаривавших и смеявшихся женщин. Я обратила на них внимание не только из-за пронзительных звуков, которые они издавали, но и потому, что они умопомрачительно выглядели. На вид им было лет шестьдесят или чуть больше. У той, что поменьше ростом, была высоко взбитая прическа, я такую в последний раз видела у тети Анке на одной из легендарных вечеринок моих родителей. Семидесятые в чистом виде, невероятное количество заколок, усыпанных стразами, лак для волос, на ушах – пряди, скрученные штопором. На даме были красные лакированные кожаные сапоги и застегнутый на все пуговицы пуховик до щиколоток. Температура воздуха при этом по-прежнему достигала двадцати пяти градусов. Вторая была на голову выше – волосы начесаны лишь слегка, кончики, достающие до подбородка, яркого морковного цвета. Ее одежда была чрезмерной даже для семидесятых: розовая шерстяная юбка, красный шерстяной пуловер, оранжевое пончо, желтый шарфик и чулки с пестрым рисунком. Все это вязаное.

      Доротея обратила внимание на мое потрясенное состояние и стала искать причину. Найдя – едва не подавилась. Я старалась сохранить серьезность.

      – Ну, Доротея, и как, на твой взгляд профессионального художника по костюмам, такой стиль?

      Доротея ответить не успела, папа тоже их обнаружил.

      – Видели тех двух дам?

      Доротея откашлялась.

      – Пестренькое смотрится весело, правда?

      Папа задумчиво смотрел на этот взрыв цвета.

      – По-моему, это красиво. Твоя мама обычно тоже хорошо одевается, но иногда все-таки мрачновато.

      Я решила, что надо срочно рассказать Доротее о слабости отца в цветовосприятии во избежание каких-нибудь более серьезных недоразумений в будущем.