Сонька. Продолжение легенды. Виктор Мережко
дверям и, после некоторой сумятицы, оказались в просторном помещении, заставленном кроватями с ранеными солдатами.
Дамы и господа шли по проходу, слегка растерянно улыбаясь лежащим, помахивали руками, некоторые решались задержаться у кроватей и что-то говорили солдатам, осеняя их крестом.
Рядом с Таббой и Рокотовым необъяснимым образом возник граф Петр Кудеяров, который приблизился к приме и прошептал:
– Я вас ревную… И боюсь за вас, мадемуазель!
Она легонько отстранила его и двинулась дальше.
Солдаты, разной степени ранения, приподнимались с коек, удивленно смотрели на диковинное шествие, перебрасывались репликами, улыбались.
Табба шла рядом с поэтом, держась за его руку, вытирала с глаз вдруг выступившие слезы, посылала некоторым бойцам нежные воздушные поцелуи.
Какой-то молодой человек с перебинтованной головой, совсем мальчик, вдруг подался вперед, дотянулся до руки актрисы.
– Я вас узнал!.. Я был на «Периколе»!.. Вы восхитительны, мадам!
– Спасибо. – Растроганная Табба обняла его. – Спасибо, дорогой. – Неожиданно сняла с себя золотой кулон, отдала пареньку. – Пусть он вам помогает.
– Я буду молиться о вас!.. Илья Глазков будет молиться о вас!.. Запомните!
Находящийся сзади Кудеяров также дал молодому человеку солидную купюру, бросив на приму ревнивый взгляд.
– Господа! – Вперед вышел Рокотов и поднял руку. Глаза его горели. – Господа, минуточку внимания! Позвольте, я прочту!
Он секунду помолчал, настраиваясь, вскинул голову, и его волосы черным солнцем взлетели над головой.
Табба восторженно смотрела на него.
Война – проклятие народа!
Война – проклятие страны!
Война – вопиет вся Природа!
Война – услада Сатаны!
Убитые сыны для вас награда,
Истерзанные души – ваш удел,
Проснись, Россия, выжми яд из Гада,
Молись и плачь, чтоб стон твой долетел!
Пусть долетит туда, где рушат судьбы,
Пусть окропит всех кровью и стыдом,
А мы, прикрыв позор уставшей грудью,
Пред смертью скажем – Боже, защити наш дом!
Рокотову аплодировали долго и страстно – посетители госпиталя, раненые, но больше всех Табба. Он с достоинством, снисходительно раскланивался, посылал тяжелые взгляды, наконец всем видом показывал, что приветствий достаточно, кашлянул в кулак, и все затихли.
– Не буду говорить, господа, о том, что испытываем мы, глядя на этих покалеченных героев Отечества. Не стану искать виновных в их печальных судьбах – не время и не место. Скажу лишь, что бо́льшая часть вины лежит именно на нас, господа! Своей пассивностью, равнодушием, неучастием мы во многом способствовали тому, что наши лучшие сыны гибнут на полях сражений. Гибнут в бессмысленной бойне, неподготовленные дать отпор противнику! – Присутствующие задвигались, зароптали, поэт тут же вскинул руку. – Самое недостойное, что мы могли бы