Хроники Нарнии. Клайв Стейплз Льюис
Полли. – Ну, я пошла, очень поздно. Может, я ещё загляну.
– Да-да, приходи скорее, – попросил Дигори. – Какой ужас, когда она тут! Надо что-то придумать.
– Пускай твой дядя думает, – сказала Полли. – Он же всё затеял.
– Только ты приходи, а? Не бросай меня, я сам не выкручусь!
– Я пойду сейчас по туннелю, – сказала Полли довольно холодно. – Так быстрее. А если ты хочешь, чтобы я вернулась, попроси прощения.
– Это как же? – удивился Дигори. – Только свяжись с девчонками… Да что я сделал?
– Ничего, – ехидно заметила Полли. – Так, чепуха, руки мне вывернул, как разбойник… и позвонил в этот колокол, как идиот… и в лесу дал ей себя схватить, когда мы ещё в пруд не прыгнули… а так – ничего!
– Вон что! – ещё сильней удивился Дигори. – Ладно, я виноват. Вообще-то я правда жалею, что позвонил в этот колокол. Слышишь, я попросил прощения. Значит, ты приходи, не бросай меня. Хорош я буду, если ты не придёшь.
– А тебе-то что? Это же мистеру Кеттерли сидеть на железе и стоять на льду.
– Да не в том дело! Мама – вот что важно. Представь себе, что эта к ней ворвётся! Насмерть перепугает…
– Правда, правда! – совсем иным тоном сказала Полли. – Ну хорошо. Мир, мир навсегда, и так далее. Я приду… если смогу. А сейчас мне пора.
И она нырнула в проход, который казался теперь не загадочным, а самым что ни на есть будничным.
Мы же с вами вернёмся к дяде Эндрю.
Когда он шёл вниз с чердака, сердце у него билось как сумасшедшее, то и дело приходилось отирать лицо платком. Войдя к себе в спальню, он заперся на ключ и прежде всего полез в комод, где прятал от тёти Летти бутылку и бокал. Выпив какого-то неприятного взрослого зелья, он перевёл дух.
«Нет, чёрт знает что! – повторял он про себя. – Какой кошмар! Я просто разбит! Это в мои-то годы!»
Потом он налил ещё и выпил и лишь тогда стал переодеваться.
Вы не видели таких одежд, а я их помню. Дядя надел высокий твёрдый сверкающий воротничок, в котором и головы не опустишь, белый жилет в цветных узорах, выпустив из кармашка золотую цепочку, достал свой лучший фрак, который носил только на свадьбы и похороны, и почистил лучший цилиндр. На комоде стояли цветы (их ставила тётя), и он сунул один в петлицу, а в кармашек, расположенный повыше того, с цепочкой, положил носовой платок (теперь таких не купишь), покапав на него сначала мужскими духами. Потом, вставив в глаз монокль с чёрной лентой, дядя Эндрю подошёл наконец к зеркалу.
У детей, как вы знаете, одна глупость, у взрослых – другая. Дядя Эндрю был глуп в самом взрослом духе. Теперь, когда колдуньи рядом не было, он помнил не о её грозном виде, а о её красоте и думал: «Да, скажу я вам, всем женщинам женщина! Перл природы!» Кроме того, он как-то забыл, что привели её дети, и очень гордился, что колдовством выманил такую красавицу.
– Эндрю, – сказал он своему отражению, – для своих лет ты совсем… э-э… Прекрасная внешность… Породистая…
Понимаете,