Мария Каллас. Дневники. Письма. Том Вольф
еская ознакомительная поездка в Ленинград. Остались фотографии, где она позирует с членами жюри и по-королевски приветствует московскую публику, устроившую ей овацию в Колонном зале Дома Союзов. Самое поразительное, что никто из москвичей Марию Каллас на сцене никогда не видел. К этому времени она прекратила свои выступления. Но слава ее была так огромна, а судьба так драматична, что русские поклонники, неистово отбивая ладони и скандируя ее имя, аплодировали скорее ее легенде, чем хрупкой, невысокой, темноволосой женщине, восседавшей вместе с другими за столом жюри. И даже в том упорстве, с которым Екатерина Фурцева в течение многих лет добивалась ее приезда, тоже было что-то не поддающееся логическому объяснению. Почему ей было так важно, чтобы Каллас выступила в России? Почему в течение нескольких лет она атаковала ее просьбами, приглашениями, контрактами?
Похоже, что для Фурцевой это был вопрос министерского престижа и национальной гордости. Почти как приезд «Моны Лизы» в 1974 году. Она всегда предпочитала играть по-крупному. А в той игре не было фигуры более значительной, а имени более великого, чем Мария Каллас. К тому же легко предположить, что как женщину, не лишенную способности сострадать, особенно несчастным жертвам мужского произвола и предательства, Фурцеву не могла не трогать личная драма Каллас, которую тогда обсуждали таблоиды всего мира. В конце концов, она добилась своего: Каллас прилетела в Москву. Но, увы, несмотря на восторженный прием, который так впечатлил певицу, продолжения не последовало.
Сейчас уже нет смысла вдаваться в причины: состояние голоса, нервов, общий упадок сил, страх разочаровать тех, кто так ждал ее выступлений, – тут много всего сошлось. К тому же им обеим оставалось совсем мало жить. В 1974 году покончила с собой Екатерина Алексеевна, а меньше, чем через три года не стало и Марии.
В Париже
…Перенесемся из московского лета 1970-го в Париж 2020-го года. Французская столица после первой волны пандемии с трудом пытается вернуться к обычной жизни. Еще закрыты государственные музеи, а театры раньше срока объявили о завершении сезона. Пока неизвестно, когда они откроются осенью и откроются ли вообще. Долгое затворничество и страх что-то странное сделали с людьми. Все нервны, раздражительны. Почти нет праздных туристов. И это тоже бросается в глаза, меняя не только настроение, но, кажется, и сам столичный ландшафт. Невольно глаз ищет зацепиться за что-то привычное, вечное, как, например, Триумфальная арка на площади Звезды, или фонтаны и скульптуры в садах Тюильри, или башни и шпили на острове Ситэ… Париж всегда Париж. И на первой же печатной афише в городе, извещающей о небывалом иммерсивном проекте в La Grande Halle De La Villette, значится великое имя Марии Каллас. Это как сигнал, что все еще вернется, все будет как прежде. Наши небесные покровители, наши кумиры остаются с нами. Надо только набраться терпения. В сущности, и эта книга писем Марии Каллас, выходящая на русском языке, тоже в каком-то смысле памятник нашему терпению и надежде. И, конечно, великому голосу, который будет звучать всегда!
Для меня началась эта история три года назад. В витрине знаменитого парижского книжного магазина Librairie Galignani на улице Риволи я заприметил обложку альбома, огромного и внушительного вроде тех, что выпускает французское издательство Assouline. Книга как атрибут интерьера, как некий монумент из глянцевой бумаги, упакованный в атласный переплет. Ей даже не книжные полки полагаются, а некие массивные пьедесталы, чтобы медленно листать, страницу за страницей, смакуя запах типографской краски и разглядывая шрифтовые изыски. Альбом о Марии Каллас, самой великой оперной диве ХХ века. По редакторской привычке ищу, кто же автор? И натыкаюсь на имя, которое ничего мне не говорит: Том Вольф. Сразу представляю себе седого дедушку, который в юности слышал Каллас, а после этого долгие годы не мог отделаться от наваждения детства. Но это еще не все.
Выставка
В Париже осенью 2017 года открылась большая выставка, посвященная Марии Каллас. Место новое, еще не слишком обжитое, называется La Seine Musicale – большой музыкальный комплекс, куда от центра на метро добираться не меньше получаса, а на такси по парижским пробкам и того дольше. Но ради Каллас можно преодолеть и не такие расстояния. Приезжаю, подхожу к афише, чтобы пробежать глазами, кто куратор выставки, и снова – Том Вольф. Откуда он взялся? Сколько ему лет? Кем приходится певице? Наследников у нее не было. Кто сейчас будет во всем этом рыться, искать улики, приводить доказательства, жить страстями, угасшими еще в прошлом веке?
Мы все в той или иной степени заложники придуманных мифов. Людям привычно жить в окружении легенд, знакомых с детства. Их тайное покровительство и постоянное присутствие подменяет нам зачастую живые связи и подлинное общение. Маленькие домашние алтари в их честь, разные годовщины и дни памяти – это попытка отстраниться от реальности, которая порой нестерпимо груба, попытка приблизиться к абсолюту, как бы далеко он ни обретался и ни был недоступен. Поэтому пафос сохранения и сбережения культуры мне лично хорошо понятен. Но тогда на выставке в La Seine Musicale было что-то еще.
История страсти исследователя и биографа, которая буквально захватывает тебя сразу, как только ты переступаешь порог первого полутемного