Легион. Леонид Иванович Моргун
подхода основных сил, потеряв половину личного состава убитыми и ранеными. За это и за спасение старшего офицера Клавдий получил золотую гривну на шею и личный императорский медальон на грудь, досрочно вошел в число «полных» трибунов. Любому другому такая карьера вскружила бы голову. Многие на его месте постарались бы перебраться в штаб, в свиту наместника, откуда шёл прямой путь к придворным синекурам. Но Метелл большую часть своего времени по-прежнему посвящал своей когорте, понемногу приобщил «своих варваров» к грамоте и театру, штудировал Фронтина[39] и старательно уклонялся от участия в обычных для его круга армейских развлечениях.
Трудно сказать, эти ли странности, а может, и что другое привлекли к нему взор прославленного полководца, который однажды пригласил юношу на обед в тесном дружеском кругу, а затем стал звать всё чаще и чаще, находя для себя неожиданное удовольствие в беседах с этим холодным и надменным молодым человеком, не признающим иных авторитетов, кроме своего и разве что Юлия Цезаря и иных доводов, кроме собственных, порой весьма парадоксальных логических выкладок. Проявляя порой фантастическое невежество в области изящных искусств, Клавдий, тем не менее, ухитрялся ставить в тупик опытных риторов своими острыми и меткими суждениями. Не давал он пощады и хозяину дома, на досуге, занимавшемуся писанием мемуаров об Иудейской волне. Зачастую их беседы приобретали характер перепалки двух базарных торговцев, за тем лишь исключением, что обменивались они не бранью и объедками, а язвительными метафорами и сомнительными комплиментами, и расставались весьма довольные друг другом, как после встречи в учебном кулачном бою с опытным партнером.
Несколько раз Сатурнин пытался прощупать отношение Клавдия к новому императору. Однако молодой человек без тени смущения заявил, что Флавии сумасбродством ни в чём не уступают Клавдиям, как впрочем, и любой другой династии и что любого человека безграничная власть оскотинивает и извлекает из глубин души его самые низкие пороки. Более откровенного разговора Сатурнин опасался, ибо после него Клавдий должен был бы стать либо доносчиком, либо сподвижником. Сатурнин понял, что, будучи рационалистом, юноша не станет ничего предпринимать, не будучи твердо уверенным в правоте занимаемой им позиции. Сам Сатурнин не мог противопоставить Домициану ничего, кроме любви солдат к своему полководцу и недовольства дакийских ветеранов отменой обещанной прибавки к жалованью. Основные же свои надежды он возлагал на племя хаттов, которые так и не смирились с утратой зарейнских земель. По договору с Сатурнином войско хаттов ранней весной должно было перейти через замерзший Рейн и примкнуть к войскам мятежников. Итак, свое восстание Сатурнин начал с другими сподвижниками, а Клавдию, у которого тогда под началом была та самая когорта, он послал записку в несколько слов: «Иду на Рим. Будь со мною, чтобы не быть против меня».
Получив это письмо-призыв, Метелл немедленно собрал свою когорту и выступил перед солдатами с короткой пламенной
Секст Юлий Фронтин (