Лондон по Джонсону. О людях, которые сделали город, который сделал мир. Борис Джонсон
– это место, куда прибивает водой все, что попадает в реку, и у меня под ногами лежали тысячи, сотни тысяч костей: белые кости, коричневые кости – овечьи челюсти, свиные ребра, бедренные кости коров и смешанные с ними бесчисленные обломанные черенки белых глиняных трубок, куски угля, осколки кафеля и посуды. Когда я посмотрел на другой берег, я увидел шикарные рестораны Южного Берега, комплекс театра «Глобус». А я стоял на помойке истории Лондона, уходившей вглубь бог знает каких времен.
Я увидел, как замечательно Квинхит защищен от течения реки, каким идеальным местом он был для погрузки и выгрузки. И тогда я понял, какую роль сыграл порт Альфреда в восстановлении средневекового Лондона, и с возмущением думал о тех, кто позволил умереть памяти об Альфреде, и о царящем в наши дни безразличии.
Если бы не Альфред, Лондон мог бы повторить путь Силчестера и других покинутых романских городов.
Если бы не Альфред, не было бы английской нации, а эта книга была бы, наверное, написана на датском языке.
Спустя одно мирное столетие датчане вернулись, и – спасибо Альфреду за все, что он сделал! – на сей раз они пришли драться именно за Лондон. Потому что работал порт, возродилась торговля с континентом беконом или шерстью (смотря как следует читать это место в важнейшем манускрипте: «lardam» или «lanam»).
Альфред восстановил на старом месте мост, и хотя жителей Лондона, которые проходили по нему, было меньше, чем в римские времена, да и сами они были поменьше ростом, но зато ели простую здоровую пищу: горох и вареные корнеплоды, жареные яйца, иногда жаркое из китового мяса и жира.
Не было великолепных римских вин и специй, не было тонкой сирийской посуды. Зато Лондон стал местом сборов первого демократического института – саксонского фолькмота, который сходился у собора Св. Павла. И у лондонцев водились деньги, значит, имело прямой смысл на них нападать.
Датчане появились в 994 году и встретили упорное сопротивление. В следующие пятьдесят лет город переходил из рук в руки. В 1014-м саксонцы проиграли битву датчанину Свену Форкберду, но в том же году они вернулись и даже напали на свой собственный мост, чтобы их корабли могли пройти в город, где засели датчане.
При помощи норвежских союзников под водительством короля Олафа они привязали веревки к деревянным опорам и потянули – вот почему миллиард детей поет теперь песенку о том, что Лондонский мост упал. На следующий год на сцену вышел сын Свена, Кнут, который пришел к власти в 1016 году.
Если не считать, что он стал самой веселой опечаткой в истории (при наборе перепутали порядок букв в его имени, и оно превратилось в грязное английское ругательство), полудатчанин и полуполяк Кнут имел отличную родословную. Датчане уже не жгли церквей. Они уже были христианами, поэтому они церкви строили. Они не упразднили фолькмот. У них был свой, датский вариант под названием «гастингс» (house-things – домашние дела).
Самый дальновидный поступок Кнута заключался в том, что