Инквизитор. Башмаки на флагах. Том второй. Агнес. Борис Конофальский
хорошеть. Видно, купленные платья ей были к лицу.
– Ну, что вам сказал граф? – сразу спросила она кавалера, как только он вернулся домой.
– Сказал, что ребёнок ваш неправедный, – сразу ответил Волков, усаживаясь в кресло.
Даже если это было и так, Брунхильду словно передёрнуло от возмущения. Слышать ей такое не нравилось, не хотелось:
– Неправедный! – воскликнула она. – Кто это говорит? Отцеубийца?
На шум вышла госпожа Ланге, остановилась, вникая в разговор. Волков поморщился:
– Успокоитесь, графиня, вы весь дом переполошили. Разве вы ждали другого их ответа?
– Неправедный, неправедный! – повторяла Брунхильда в ярости.
– Успокойтесь, говорю вам! – настаивал Волков. – Сядьте, выпейте вина. Госпожа Ланге, распорядитесь о вине для меня и для графини.
– Да как же мне успокоиться! – не остывала разъярённая графиня. – Отчего же он так говорит? С чего он взял?
– Он говорит, что граф был стар и уже недееспособен.
– Граф был дееспособен…– закричала Брунхильда. – Хоть и не всегда!
Тут сверху стали спускаться Элеонора Августа и мать Амелия.
– Хорошо, что вы пришли! – воскликнула Брунхильда. Теперь у неё было, кому всё высказывать. – Братец ваш отказался признать моего сына праведным.
– Что? Как? – не понимала сути разговора Элеонора Августа.
– Братец ваш не хочет отдавать мне моё поместье и поэтому утверждает, что рождённый мной ребёнок неправедный, – кричала Брунхильда, аж краснея от негодования. – Неправедный!
– Отчего же он так говорит? – всё ещё пыталась сохранить рамки приличия госпожа фон Эшбахт.
– Отчего? Скажите ей! – продолжала графиня.
– Граф утверждает, что ваш папенька был недееспособным, когда женился на графине, – нехотя произнёс кавалер, который вовсе не хотел всех домашних, и особенно жену, втягивать в эти дрязги.
А вот Брунхильда хотела, и поэтому продолжала кричать Элеоноре Августе, словно это она ставила под сомнение её притязания на поместье:
– Ваш брат откуда знает о брачной состоятельности своего отца? Ниоткуда, он просто не хочет отдавать то, что мне причитается! И это всё затеяла сестрица ваша старшая, вздорная старуха Вильгельмина! Старая сумасшедшая ведьма! Отравительница!
А Волков уже махал рукой монахине, чтобы та уводила госпожу в свои покои. Монахиня взяла жену под руку, да та заартачилась, не пошла:
– Не смейте так говорить о моей семье! – воскликнула Элеонора Августа. – Коли не верят вам, так может ещё и правильно делают!
– Не вам, распутной, судить! – кричала ей в ответ графиня. – Обо мне никто ничего сказать не может, а о ваших похождениях, при живом-то муже, всем известно!
Элеонора Августа сразу зарыдала и тут уже монахине удалось увести её наверх, а она шла и приговаривала:
– Ах за что мне это? Чем я Господа прогневила?
Эти вопросы очень удивили кавалера. При всей этой неприятной