Олух Царя Небесного. Гарри Цыганов
что, не то, что сроднился – скорее раскрепостился настолько, что замахнулся. Проскочил ту грань, которую не надо бы проскакивать. Короче, я задался вопросом вопросов: так ли неуловим Его «неуловимый лик»? И не бросить ли мне, типа того… вызов Небу, изобразив Его Самого? А чё?
Вы, наверное, подумаете, ну, ну… у богатых свои прибабахи. (Ясен перец, что у богатых в духовном плане, потому как гений и бабло – у меня лично не совмещается). На это я не стану возражать. Потому что. Потому что этот вопрос лежит в иной плоскости. Не в реальном мире, с которым у нас постоянная напряжёнка, а где-то там. Там, куда нас тянет неодолимо. Он завис между философичностью и психопатией (то есть, в наших художнических буднях). Забегая вперёд, скажу: нет ничего глупее и безнадёжней, чем изображать то, что зыбко, шатко, неуловимо. Чего не существует как реальность. Но и тут всё сошлось – даже безнадёжная глупость затеи не стала препятствием, а, напротив, своеобразным толкачом. Всё богатое нутро моё раскрылось для восприятия… этого предприятия. Я завёлся и, как говаривали в старину попы – впал в прелесть.
И мысль (если это мысль) уже карябала моё надприродное сознание. И уже на донышке подсознания можно было расслышать: «Меня коснулось непостижимое, я сам теперь бог, я вошёл в истину. Пора, брат, пора выбираться на просторы и обрести абсолютную свободу!» – нет, я так не думал, это было что-то другое, фатальное – шло фоном, и было глубоко спрятано. Так глубоко, что и не формулировалось никак, а жило отдельной жизнью, которой как бы и не было вовсе. Миражи. Фантазия. Однако миражи – мой образ жизни, а фантазии – единственное занятие, в котором я преуспел и сделал своей профессией. Короче я ушёл в отрыв, объяснить который простой человеческой логикой невозможно. А вот на уровне безумия, которое, впрочем, так естественно для меня, проявился образ той вечной Истины, что изначально – суть сути вещей. А суть сути вещей – это, конечно же, Бог. И у меня возник соблазн изобразить Его на холсте. Ведь магия непознанного так велика, а человеческий разум так податлив соблазну.
Так что влип я тогда капитально. Хотел я этого или нет, но комплекс Люцифера коснулся и меня. Но главное – я влип в историю, из которой ещё предстояло выбираться, желательно с удобоваримыми потерями. Короче, дальше наступало время БЕЗВРЕМЕНЬЯ. И «как всякий провал, оно богато кучей пустопорожних бессмыслиц: мраком чувств, тяжестью мыслей, суетой действий и всяким прочим сопутствующим хламом» – с этой мрачной хроники я и начал свои записки.
А началось это чудо в деревне. Дней пять я ходил дурак дураком – и светился своей новой тайной. Я видел Образ Его Самого. Видел как Нечто, как Ничто, как воспоминание о будущем, как предчувствие встречи с инобытием. Я зависал в этой нирване НИГДЕ, пране НИЧТО в этой тайной заводи своего сознания – и умирал от предчувствий чего-то абсолютного и истинного. Каждый вечер, выходя на веранду покурить дежурную трубку, я видел свою новую картину. Воображение рисовало образ лица, проявленного в пространстве. Божий лик проявлялся в божьем пространстве.