Океаны в трехлитровых банках. Таша Карлюка
я люблю горошек на себе, а не в себе.
– Ну сколько можно? Надоело!
– Это ведь Вагнер, Бах! Они не были фашистами. Они не виноваты, что родились немцами, а не евреями.
– Там про любовь, а я с ней еще не знакома. Неясно мне, что он там пишет.
– Бабуля, но это очень вкусно!
Я – Соня и моя бабушка – Гитл Яковлевна живем в одесской коммуналке. Мне 15 лет, я учусь играть на барабанах, а бабушка думает – на фортепиано. У меня редкие светлые волосы и голубые глаза. В паспорте написано «еврейка», а в Одессе меня считают незаконнорожденной дочерью немца, который жил здесь больше четверти века назад.
Если бы не графа в паспорте, Тора, которую мне подарила бабушка на мой третий день рождения, бесконечный Шолом-Алейхем на книжных полках, походы в синагогу и зажигание шаббатних свечей, я бы думала, что немка, а так я не думаю, что немка я.
Со мной в одном классе учится один мальчик, тоже еврей. Я его терпеть не могу. Он часто насыпает в мой рюкзак песок, задирает мне платье и выпивает мой кисель в столовой. Но когда Сеню Жида (это фамилия у него такая, но с ударением на «и») называют «жидом» с ударением не на «и», я иду драться за него. Я вообще не умею драться, но я иду – так как моя бабушка говорит, что именно из-за этого началась война с фашистами: какой-то олух назвал еврея жидом, а никто не заметил, сделали вид, что не заметили. А я не хочу войны. Я жить хочу. На танцы хочу ходить. И духами пользоваться. Каблуки хочу научиться носить. И целоваться, целоваться хочу научиться.
Неделю назад Маша Колорадова принесла в класс анкету. Ну знаете, такую тетрадь с вопросами: «Твой любимый актер?», «Твой любимый цвет?», «Кого ты любишь?». Она дала мне заполнить ее, там был вопрос:
«Когда ты первый раз поцеловалась?». Я посмотрела на ответы других девочек – все они написали: «Давно!», «Год назад», «В 12 лет». А я ведь еще не целовалась. Представляете? Никогда не целовалась, и мне так стыдно! Вы даже представить не можете, как мне стыдно. Знаете, что странно? То, что я не умею готовить борщ, включать стиральную машинку, не знаю английского языка – мне не стыдно. А то, что я еще не целовалась… Вот за это мне стыдно. Очень. И я, чтобы не опозориться, ответила в анкете: «В 11 лет». А что? Пусть все завидуют. Все равно никто не узнает правды.
Моя бабушка говорит, что целоваться нужно с тем, с кем ты думаешь, что проживешь всю жизнь. «Вот если ты думаешь, что проживешь всю жизнь с Федькой, целуйся», – говорит мне бабушка. О каком Федьке говорит бабушка, я не знаю. Не знаю я никакого Федьки, но целоваться очень хочу. Как это – целоваться?
Перед сном, когда молюсь, я не читаю нудные молитвы, которым научила меня бабушка, я просто говорю с Богом. И прошу его, чтобы я поскорее встретила того, с кем проживу всю жизнь, и тогда мне можно будет с ним целоваться. Даже при бабушке. Бог – это хорошо. Даже если Его нет. Но ведь никто не знает наверняка. У кого есть Бог – тот не будет одинок. Если Он у тебя есть – значит, тебе есть с кем поговорить. Можно даже представить, что Он тебе отвечает. У меня нет друзей. Есть ребята, с которыми я общаюсь, мы ходим в кино, летом на пляж. Есть подружки, с которыми мы говорим о кремах от прыщей, но настоящего друга нет. Человека, которому