Другая. Терез Буман
внушающие уважение своими белыми халатами и бейджами с информацией об их должности, я развлекаюсь тем, что кое с кем из них слегка флиртую, проявляя дополнительную услужливость и приветливость.
Иногда я забавляюсь мыслью о том, каково было бы стать любовницей кого-нибудь из них, особенно высокого красавца, который чересчур редко приходит на ланч в столовую. Я обдумываю, где бы мы стали встречаться, представляю его у себя дома, хотя появление его в моей однокомнатной квартирке, среди моих вещей, кажется мне невероятным. Я представляю его на своем диване, мы выпиваем по бокалу вина, разговариваем. Возможно, о литературе, которая, как выяснится, является нашим общим интересом. В моих фантазиях он предстает человеком образованным, интересующимся искусством, литературой и политикой, он поездил по миру, начитан, обходителен и, стоя перед моим книжным стеллажом, будет изучать его с восхищением. Меня интересует, что он обо мне думает, если вообще думает. Считает ли он меня такой же, как остальные внештатные сотрудницы на кухне и в зале, или, возможно, молодой мамой, которая училась в гимназии по программе «Специалист пищевого производства» и использует временную работу в больничной столовой в качестве первого шага на пути к жизни в больших кухнях и школьных столовых, с болью в спине и плечах.
Вечером, когда мы с Эмили сидим в кафе за чашкой кофе, я ей об этом рассказываю. Я ощущаю усталость во всем теле, но если ничего не делаю по вечерам, расстраиваюсь оттого, что плохая работа полностью поглощает мою жизнь, поэтому, когда Эмили что-нибудь предлагает, я чаще всего соглашаюсь.
– Да ладно тебе, – говорит она. – Сколько ему лет? Пятьдесят?
– Около того.
– Неужели ты решилась бы на подобное? Если серьезно?
Я пожимаю плечами, хотя знаю, что решилась бы. Так и надо поступать, если хочешь писáть, особенно, если живешь в таком городе, как Норрчёпинг: если ничего не происходит, нужно сделать так, чтобы произошло, тогда будет о чем писать. Произнести это вслух я не отваживаюсь, поскольку, мне кажется, это звучит высокопарно, и я боюсь, что Эмили посмотрит на меня взглядом, говорящим: «Что ты о себе возомнила?» И хотя я никогда не считала себя какой-то выдающейся, я предпочитаю промолчать.
– Он женат? – спрашивает Эмили.
– Не знаю, не проверяла.
Эмили пьет через соломинку какую-то бежевую кофейную смесь из большого бокала, на улице дует ветер, сейчас рано темнеет. В кафе полно студентов, как и в городе, Норрчёпинг в настоящее время заполнен студентами, выходящие на площадь окна запотевают от их тепла, групповых работ и сплетен за многочисленными чашками отвратительного кофе, который тут повсюду подают. Я иду домой по улице Кунгсгатан, задерживаюсь в продовольственном магазине, где скидка на апельсины. Может, у меня нехватка витаминов, может, поэтому я так устаю? Или цинга, и скоро у меня выпадут зубы. Я провожу языком с внутренней стороны зубного ряда – пожалуй, они слегка расшатались. Возможно, скоро выпадут.
Я покупаю три апельсина.