Нора, или Гори, Осло, гори. Юханна Фрид
зажатости, внутренней лютеранской строгости. А иногда возникало ощущение, будто этот тщательно выстроенный мир может рухнуть, стоит Эмилю хоть раз отступить от привычных правил, – и тогда он будет стоять, потерянно озираясь по сторонам, а в его груди будет колотиться невыносимая тоска. Казалось, его внутренний мир, его чувства были настолько мощны, что требовали жесткого порядка. Что бы он сделал, поменяйся мы ролями? Если бы сидел с зажатым в руках телефоном один в чужом доме в чужой стране? Мог ли он вообще оказаться на моем месте?
У Эмиля не было смартфона: он таскал с собой старый увесистый «эрикссон», который пережил бы даже падение с Круглой башни. Так что он в подобной ситуации наверняка вел бы себя по-другому. Я тогда и не подозревала, что тот вечер положит начало зависимости, которая не покинет меня еще долго, очень долго. Болезненное пристрастие, нервный тик, симптом, место которому в DSM-5. Мне требовалось знать о Норе больше. Я хотела знать все. Мобильный светился в руке.
От Фейсбука пользы не было. Он выставлял вперед преграждающую руку, как полицейский на месте происшествия: разойдитесь, здесь смотреть не на что. Страница Норы была доступна только для друзей. Я не могла увидеть, кто у нее в друзьях, где она работала летом 2005 года (если ей, конечно, было тогда не три года). Эмиль счастливо посапывал во сне, словно собака, которой снится, как она гоняет зайцев по лесу. Был ли он столь же непредсказуемым? Или столь же преданным? Или склонным к побегу? Ответа у меня не было. И я стала искать Нору в Инстаграме. Это была медленная, кропотливая работа – но в то же время приятная, успокаивающая. Технологический прогресс поражал. Всего несколько лет назад было невозможно так много узнать о частной жизни незнакомого тебе человека. Поисковые функции в приложениях вроде Инстаграма будто созданы для ненавязчивой слежки, но требуют определенного упорства. Такое сочетание имени и фамилии оказалось очень распространенным. Я смотрела на девочек с хвостиками, радостную мать двоих детей из Тромсё, черно-белые снимки гор. Листала фото норвежских флагов, снятых против света, пирожных «яблочные розы» и этих ужасных булочек с кокосом, которые норвежцы называют skolebrød, пока мне в голову не пришла мысль, что, возможно, Нора принадлежит к той жалкой горстке людей, у которых нет аккаунта в Инстаграме. Но нет. Все-таки я ее нашла. Обнаружив нужный аккаунт, я испытала мощную радость первооткрывателя, мне захотелось разбудить Эмиля и прокричать «Ура!». Но, как я уже говорила, у Эмиля смартфона не было, и он едва ли понимал, в чем прелесть социальных сетей. По этой и другим причинам я сдержалась.
Находка была дверью в новое пространство. У мира появился новый горизонт. Как же странно было погружаться в интернет-существование другого человека. Все равно что зайти в комнату, одновременно частную и общественную. Тебя поощряют смотреть, но ты знаешь, что это вторжение. Это как тайком открыть шкафчик в чужой ванной – и стыдно, и волнительно одновременно. Ты не знаешь этого человека с его вагинальными кремами и таблетками от аллергии. Но