Осиновая корона. Юлия Пушкарева
не пялиться бездумно в бескрайнюю синеву. Он не притрагивался к сухарям, рису и солёной рыбе, зато мяса ему вечно было мало (а что поделать: Шун-Ди попросту не успел снабдить «Русалку» достойным провиантом – так же, как разобраться с денежными сложностями, которых немало накопилось за полтора года). Шун-Ди оставлял Лису свои полоски вяленой говядины и куски курицы, острые от специй; тот не благодарил, воспринимая это как должное.
По вечерам Лис развлекался тем, что подтрунивал над чётками Шун-Ди и его молитвами Прародителю (старая тем – но проезжаться по ней ему, кажется, никогда не надоедало) или заводил с Сар-Ту заумные разговоры о политике Обетованного, попеременно хуля то Альсунг с Ти’аргом, то Дорелию, а то и – полушёпотом – Светлейший Совет Минши. «Неужели им самим выгодны такие зверские законы против пиратов? Это же надо – смертная казнь…». Однажды на закате Шун-Ди не удержался и сказал, что Лис противоречит сам себе; тот сузил жёлтые глаза и гортанно протянул на родном языке: «Это называется – двойные правила, Шун-Ди-Го. Двойные нормы, двойные оценки. Не забывай, что Двуликие не обязаны мыслить так же просто, как вы. Любую ситуацию можно развернуть и так, и эдак. Разве не это доказывают ваши легенды и песни?»
Шун-Ди не знал, что ответить. Он никогда не умел препираться с Лисом, а на корабле это вдвойне выматывало. Острое, хмельное счастье первых дней прошло, уступив место какой-то сложной смеси. Впрочем, Шун-Ди по-прежнему каждый вечер задавал себе один и тот же вопрос – и ответ получал тот же самый. Он не жалел, что ввязался в эту авантюру, бросив всё.
Не жалел, что везёт яйцо Рантаиваль в Ти’арг.
С драгоценной «Вещью» в руках Лис преображался. Мурча что-то непонятное, он ласкал и гладил серебристую скорлупу, баюкал яйцо, как ребёнка, или просил Шун-Ди приложить ухо к скорлупе и слушать, как шевелится внутри крошечный дракон. Шун-Ди не слышал ничего, кроме тишины (неудивительно, если подумать об остроте слуха оборотней), но кивал и улыбался, чтобы не расстроить Лиса. Они везли яйцо в отдельном ящике, выложенном изнутри лебяжьим пухом: ему нужно было тепло. Опасаясь качки и шторма, Лис настоял, чтобы ящик примотали цепью к крюку в стенке трюма; Шун-Ди порой казалось – будь его воля, он и спал бы в обнимку с яйцом. Скорлупа была тёплой, покрытой тёмно-синими и серыми прожилками; в длину вытянутое яйцо почти достигало локтя. Шун-Ди тоже считал, что оно красиво. Правда, наблюдать за Лисом в такие моменты было ещё увлекательнее, чем за самим яйцом: он даже дышал иначе, часто и глубоко. Похожим образом действовали на него лишь охота и музыка.
На девятый день плавания Сар-Ту сообщил, что «Русалка» вошла в воды Северного моря. Лис приободрился: гавань Хаэдрана была теперь уже не так недостижимо далека. От его бодрости и Шун-Ди стало полегче; день промелькнул быстро.
А вечером, когда закат раскрасил небо и море широкими мазками жёлтого и розового, словно ширмы в покоях богатой шайхи, они с Лисом снова уединились в трюме – проверить «Вещь». Шун-Ди