Бессмертным Путем святого Иакова. О паломничестве к одной из трех величайших христианских святынь. Жан-Кристоф Рюфен
Если вы ответите на них фразой на языке Сервантеса, можно поспорить на что угодно, что паломник смущенно покачает головой.
Я очень хорошо приспособился к своему одиночеству. Мне оно даже казалось необходимым для того, чтобы освоиться с новым состоянием постоянного движения и нищеты, которое навязывал мне Путь. Когда я видел пары или группы паломников, мне казалось, что им чего-то не хватает, чтобы полностью быть паломниками. Точно так же, как при языковой стажировке студент не может выучить местный язык, если его сопровождают соотечественники, так и к паломничеству нельзя по-настоящему привыкнуть, если не дойдешь до крайних пределов одиночества, медленного пережевывания еды и мыслей – и нечистоплотности, которой не ставит пределы соседство знакомых.
Так, своим полным одиночеством в первые дни я заслужил свое первое звание в армии паломников-компостельцев. Мое лицо заросло короткой бородой, на одежде появились пятна от грязи и различных продуктов, которые разливались или рассыпались, когда я готовил на земле. А мой ум, по которому шаги били, как удары молота, потерял свою обычную форму, затуманился от тошноты и усталости и в конце концов, претерпел великое преобразование, быстро превратившее его в сознание истинного паломника.
То, чему я раньше, до выхода в путь, не уделял никакого внимания, постепенно стало приобретать для меня большое значение. Замечать знаки, которые помогают ориентироваться. Купить еду. Найти, пока не поздно, плоский участок земли, где можно поставить палатку. Подумать, как сделать легче груз, который ты несешь на спине и который все еще слишком тяжел. Вот какие дела начинают заполнять ум жаке днем и ночью настолько, что делают паломника своим рабом.
Во время этого преобразования он становится совершенно другим человеком – не тем, кем был раньше. И тогда он готов к встрече с другими.
У меня эта пора привыкания продолжалась примерно до остановки в монастыре Зенаруза. К нему подходят по старинной мощеной дороге, совершенно средневековой. Эта calzada, которую накрывала тень деревьев, была еще мокрой после вчерашних дождей, когда я по ней шел. Как только я покинул эту низинную дорогу, меня встретило яркое солнце, которое заливало светом заросли кустарника и заставляло блестеть нежную зелень лугов на холмах. Монастырь находится на вершине одного из склонов. С того места, где он стоит, открывался широкий вид на баскские поля и на давившее их своей тяжестью небо густого синего цвета с ватной подкладкой из больших белых облаков. Перед монастырской церковью стояли три гранитные колонны, отмечавшие последний этап Страстного Пути. Когда проходишь через ворота, справа от тебя оказывается церковный двор, а налево – здания монастыря. В тот момент ни на той, ни на другой стороне не было ни одного человека. Дальний конец двора примыкал к заросшему травой парку, который поднимался вверх до границы леса. Маленькая лавочка, где продавались вещи, сделанные монахами, была закрыта; но у входа был внутренний телефон, по которому можно было вызвать