Дочь палача и король нищих. Оливер Пётч
окон больше не было. В непроглядной тьме даже по прошествии стольких часов глаз выхватывал лишь смутные очертания. Правую щиколотку палача сковывала цепь – и звенела, когда он вышагивал из одного угла камеры в другой.
Единственным предметом мебели был выбранный изнутри деревянный чурбан, служивший отхожим местом. Этот чурбан Куизль некоторое время назад швырнул о стену. Об этом своем действии он успел уже пожалеть, ибо вонючее содержимое расплескалось на половину камеры и забрызгало плащ. Еще никогда в жизни палач Шонгау не чувствовал себя таким беспомощным. Между тем он уже не сомневался, что кто-то устроил ему ловушку – и заманил его туда, как дрессированного медведя. Кто-то зверски убил его сестру и зятя, а теперь хотел это убийство повесить на палача.
Еще в доме цирюльника Якоб пытался доказать свою невиновность, собственной жизнью клялся, что и сам только что обнаружил трупы, – но тщетно. Приговор ему был предопределен заранее. Последние сомнения на этот счет у Куизля рассеялись, когда он увидел довольную ухмылку на лице начальника стражи. Все вдруг начало сходиться: и его арест у ворот, и чувство, что за ним наблюдают, и незапертая дверь в купальню. Кто-то приготовил для Куизля наживку, а он на эту наживку клюнул.
«Вот только почему?»
С того момента, как стражники Регенсбурга заперли его в этой камере, рядом с ратушей, палач неустанно ломал голову над тем, кто же мог стоять за этим заговором. Он никого здесь не знал, и жители, скорее всего, даже предположить не могли, что Элизабет Гофман родом была из Шонгау, из семьи палача. Или же все это – лишь месть за то, что он повздорил со стражником у ворот? А встреча с перекошенным от ненависти плотогоном – простое совпадение?
По коридору к его камере загромыхали шаги и вырвали палача из раздумий. В маленьком окошке в двери появилось лицо начальника стражи. Солдат в начищенной кирасе закрутил усы и улыбнулся Куизлю.
– Ну что, баварец? – проговорил он. – Присмирел наконец? Пара дней в этой камере – и любой становится как шелковый. А если нет – так наш палач знает немало способов разговорить упрямцев.
Куизль ничего не ответил, и стражник продолжил:
– А мы вот свидетелей уже допросили и твой мешок обыскали. – Он с наигранной строгостью покачал головой. – Я в травах, конечно, не знаток, но для настоев от кашля этого многовато, не думаешь? Снотворный мак, паслен, морозник… Ты что задумал? Полгорода потравить?
Куизль забился в самый угол камеры, поэтому стражник не мог видеть его лица в темноте.
– Это целебные травы, – пробормотал он. – У меня заболела сестра, я вам уже сотню раз говорил. Она прислала мне письмо, и я приехал сюда из Шонгау, чтобы помочь ей.
Стражник нахмурился.
– На лекаря ты не очень-то и похож. Да и на цирюльника тоже. Кто же ты тогда?
– Я палач из Шонгау.
Последовала короткая пауза, затем стражник разразился хохотом. Он смеялся так громко, что едва ли не задыхался.
– Палач из Шонгау? – всхлипнул он. – Ха, здорово! Чертовски здорово!