Сердце Отчизны. Софья Шиль
знает, где остановится твоя, с казнью Хованского, с гонением Аввакума, со всеми твоими страстями, победами, кознями и падениями, умница София?
Сурово охраняют крестом Вышнего темные ряды гигантов-святых на непроницаемой стене иконостаса.
Но выйди на паперть, и нежное небо первого апреля с улыбкою скажет тебе, что вечно будет весна.
Торопливо проходят по просохшим мосткам монахини, черные молчаливые загадки, с четками в бледных пальчиках.
Сегодня Вербная Суббота, – великие и столь хлопотливые в монастыре дни.
Купеческие памятники окружены магазинами цветов. Тут все пахучее – розовое, желтое, белое, лиловое. Их слишком много, но над ними черные кружева лип с набухшими почками, и голубая воздушность ранней весны. Пусть их красуются!
Здесь есть любимые могилы, ими освящена монастырская ограда, ими она просветлена до своих кровавых зубцов, и выше, до самых звезд.
Скромный могильный холмик рядом с мраморами отца и брата. Сего дня монашенка вдела живую вербочку за теплящуюся лампадку, и вербочке хорошо подле огонька; смиренно вянет она в свежем воздухе, опираясь о крест, где такое простое имя: Владимир – Соловьев. Розовая Остробрамская Мадонна под лампадкой смотрит на московскую травку и видит, что она такая же, как в Риме, как везде, – молодая, зеленая. Травка тянется от оттаявшей земли к небу – любимый символ того, чье тело зарыто здесь, но душа, наверное, где-то живет, всепобедна и светла. Каким величием благости веет над простым холмом! Ты не пройдешь мимо него.
В стороне, в тесноте – укромный уголок, где чудаки поставили вместо креста каменный гриб с затейливой надписью.
Студенты и курсистки приносят сюда синие букетики первоцвета и конфузливо вешают гирлянды мещанских бумажных розочек.
Тут царит ласковая нежность, тут косточки Чехова, любимого, так и не дождавшегося, так и не заглянувшего в обетованное. Бедный, съеденный недугом, – на него не пахнуло могучим весенним ветром, когда раскрылось зимнее окно! Слишком поспешно он ушел, не приобщился к нашим дням. Пусть же приласкает его тот синий букетик студента и взгляд девушки, та чистая святость, которая прозрачным облачком реет над этим клочком русской земли.
Есть еще одно, – холодное, голое и неприютное, как всякая новизна, – кладбище за монастырскими стенами. Глупый бюст, карикатура умершей актрисы, не отпугнет того, кто при чудесном свете рампы видел современный образ царицы Ирины. Трагические темные глаза, и голос Цирцеи, подобный звуку виолончели, и прекрасная простота, и творческий огонь, и детская преданность своему Театру, – и тоска о счастье и скорбь женщины, – все зарыто здесь, для вечного, для холодного покоя. Спи, Маргарита, моя мечтательница, темноглазая трагическая царица!
Как нежно небо апреля! Как медленно уплывает золотой корабль солнца к закату! Как воздушна голубизна над могилами!
IV. Кисти черемухи и гроздья рябины
Конечно, это – горы для воробья, ничто!.. Но житель равнин рад обласкать пышным именем и холмы, откуда