Мессалина. Рафаэлло Джованьоли
от нее на несколько шагов центурион Деций Кальпурниан.
Мимо базилики Катона спешили зазевавшиеся горожане, которые пытались догнать шествие, направившееся в сторону Марсова поля.
В их числе ковылял хромоногий старик, одетый как сенатор. Он опирался о посох из черного дерева, инкрустированный серебром и слоновой костью. Примечательна была не только его горбатая фигура, уродливость которой усугублялась короткой кривой ногой, но и совершенно плешивая голова, покрытая растительностью разве что под глазами и на подбородке, откуда редкие седые волосы взбирались к облысевшим вискам.
У него были некрасивые, но волевые черты лица. Щеки и подбородок, тщательно выбритые и умащенные благовониями, несмотря на все ухищрения во время утренних туалетов, были изрезаны морщинами преждевременной старости.
Это был Павел Фабий Персик, три года назад исполнявший обязанности консула. Изящная туника и дорогая тога, котурны[30], украшенные яшмой с ониксом, и крупный бриллиант в золотой оправе, сверкавший на указательном пальце правой руки, говорили не только об изысканном вкусе их владельца, но и о его огромном богатстве. Состояние Павла Фабия Персика равнялось пятидесяти шести миллионам сестерциев.
Поравнявшись с Мессалиной и стоявшим чуть поодаль от нее Клавдием, он оживился и вкрадчиво, даже с некоторым придыханием произнес:
– Сальве, прославленный Клавдий! Сальве, божественная Валерия! – В знак уважения он приложил правую ладонь ко рту и поклонился. Принимая ответные приветствия, он поднялся на лестницу и слащавым тоном обратился к Мессалине: – Поздравляю тебя с прекрасным днем, Валерия! Сегодня ты стала тетей императора!
– Лучше было бы стать женой императора, – чуть слышно обронила Мессалина, пожимая руку сенатора.
– Увы, твой муж не был бы самим собой, если бы не оказался таким простофилей.
– К сожалению, ты прав, – со вздохом согласилась дочь Мессалы.
– Ах, если бы я имел счастье быть твоим мужем! – еще тише, чем прежде, прошептал Фабий Персик и осторожно коснулся ее белого локтя.
– Уж не была бы я одета беднее всех римских матрон, – едва шевеля губами, шепотом продолжила его фразу женщина и, не высвобождая локтя, нежно посмотрела на Фабия.
– Сколько раз я тебе говорил, – глухо выдавил сенатор, – стоит тебе только захотеть, и все твои желания исполнятся.
В это время Клавдий, до сих пор занятый беседой с Сенекой, увидел, что Форум уже почти опустел, и громко спросил:
– Не желает ли Мессалина воспользоваться этим затишьем и вернуться домой? Обеденный час уже прошел, а мой бедный желудок не выносит подобного пренебрежения к нему.
– Сейчас, – ответила его жена и, взявшись за локоть Фабия Персика, стала спускаться с ним по лестнице. Переступая со ступени на ступень, она чувствовала на себе жаркий взгляд Деция Кальпурниана, который шел в нескольких шагах за ними.
– К твоим услугам носилки, а мы немного пофилософствуем, – сказал Клавдий.
Два патриция и два либерта пропустили