Сага о Форсайтах. Джон Голсуорси
затеплилась у него в сердце. И крохотные создания сразу же нашли здесь убежище для своих забав, убежище, где их никто не тронет, где можно и поболтать, и посмеяться, и поиграть; и вскоре плетеное кресло и те, кто сидел в нем, стали, как солнце, излучать радость, царившую во всех трех сердцах.
Но молодой Джолион, последовавший за женой в комнаты, чувствовал себя по-иному.
Он нашел жену в кресле перед зеркалом; она сидела, закрыв лицо руками.
Плечи ее вздрагивали от рыданий. Эта способность так легко поддаваться горю всегда была непонятна молодому Джолиону. Сотни раз приходилось ему быть свидетелем таких вспышек отчаяния; он и сам не знал, как удавалось переносить их, ибо ему не верилось, что это всего лишь вспышки, что последний час их совместной жизни еще не пробил.
А ночью она обхватит его шею руками и скажет: «Зачем я тебя мучаю, Джо!» – как бывало уже сотни раз.
Он протянул руку и незаметно спрятал в карман футляр с бритвой.
«Я не могу здесь оставаться, – думал молодой Джолион, – надо идти туда!» Не говоря ни слова, он вышел из комнаты в сад.
Старый Джолион усадил Холли на колени; она завладела его часами; Джолли, весь побагровевший, пытался показать, что умеет стоять на голове. Пес Балтазар сидел вплотную у стола, не сводя глаз с печенья.
Молодой Джолион почувствовал недоброе желание нарушить эту идиллию.
Зачем отец явился сюда и так взволновал его жену?
После всех этих лет – такое потрясение! Он должен был сам догадаться; должен был предупредить их; но разве Форсайту придет когда-нибудь в голову, что его поведение может причинить неприятность другим! Молодой Джолион был несправедлив к отцу.
Он резко заговорил с детьми, послав их пить чай в комнаты. Удивленные его резкостью – отец никогда еще не разговаривал с ними таким тоном, – они пошли, взявшись за руки, и, уходя, Холли несколько раз оглянулась через плечо.
Молодой Джолион налил себе и отцу чаю.
– Жена немного нездорова сегодня, – сказал он, отлично зная, что отцу понятна причина ее внезапного ухода, и почти ненавидя старика за то, что тот сидит с таким невозмутимым видом.
– У тебя славный домик, – сказал старый Джолион, пристально глядя на сына. – Ты снимаешь его?
Молодой Джолион кивнул.
– Хотя сам район мне не нравится, – сказал старый Джолион, – очень убогий.
Молодой Джолион ответил:
– Да, у нас убого.
Теперь молчание прерывал только пес Балтазар, почесывавший себе спину.
Старый Джолион сказал просто:
– Я, должно быть, напрасно пришел, Джо, но мне так тоскливо одному!
В ответ на эти слова молодой Джолион встал и положил руку отцу на плечо.
В соседнем доме кто-то бесконечно наигрывал на расстроенном рояле «La donna é mobile»; на садик спустилась тень, солнце доходило теперь только до задней стены, на которой, греясь в последних лучах, пристроилась