Неподвижно лишь солнце любви. Николай Фёдорович Шахмагонов
сходить в буфет, – предложил он.
– Есть в такую жару совсем не хочется. Разве что мороженое.
Но за мороженым идти в буфет надобность отпала, потому что у входа на пляж был лоток, а рядом местные бабушки продавали помидоры, огурцы, совсем ещё зеленые яблоки и всякую всячину. Набрав всего вдоволь, Теремрин и Ирина отправились к себе в номер.
– Ну вот, а говорили только о мороженом, – сказала Ирина, когда они выложили на стол в гостиной всё, что принесли. – Помой огурцы и помидоры. Будем делать салат.
Ей понравилась роль хозяйки. Ирина ощутила себя в новом положении: они были вдвоём, в большом номере, как в квартире, они были вместе, словно муж и жена. Это незнакомое ещё ощущение пришлось ей по вкусу, и от него слегка замирало сердце.
Наконец, всё было разрезано, разложено, и Ирина упала в кресло, проговорив:
– Я совсем без сил… Мало того, что с Татьяной протрепались до поздней ночи, я ведь ещё и на вокзал ни свет, ни заря выехала. Всё боялась опоздать. Договориться-то договорились, но только о встрече на вокзале. Ни адреса, ни телефона у меня нет. Как бы нашли друг друга, если б я опоздала?
– Да, – согласился он. – Что не продумали, то не продумали. Собственно и я подустал немножко. Не спаслось в эту ночь. Всё что-то тревожило.
Теремрин встал, вышел в прихожую, где был холодильник, и вернулся с бутылкой шампанского, которое купил в вагоне-ресторане. Оно теперь очень пригодилось.
– А не рано? – спросила Ирина. – Ещё не вечер.
– Мы чуть-чуть. За встречу. Да и, наверное, нужно всё-таки передохнуть, прежде чем снова идти на пляж.
Ирина не возразила. Она дождалась, когда Теремрин разольёт шампанское в небольшие бокальчики, и сказала:
– За тобой тост?
– Хочу, чтобы ты была всегда столь же неотразимой, великолепной, желанной. Ну и за твою решимость.
– Решимость в чём?
– А разве твой приезд не достоин восхищения? – спросил он.
– Время покажет, чего он достоит, – вздохнув, сказала Ирина, но тут же прогнала какие-то свои набежавшие мысли, и они выпили.
Когда перевалило за полдень, в номере стало, если и не прохладнее, то, во всяком случае, не так душно. Лёгкий ветерок шевелил тюлевые занавески, растворяясь в них и почти не проникая в комнату. Через распахнутую балконную дверь доносился разноголосый, неумолкаемый шум пляжа. Обрывки фраз, крики, смех – всё сливалось в этот особенный и неповторимый пляжный гул, который, отражаясь от бурлящей поверхности залива, разносился далеко окрест.
Бокалы были уже пусты. Настало время принятия какого-то определяющего решения. Идти на пляж немедленно уже сил не оставалось. Наступили особенные, трепетные минуты ожидания того, что неизбежно должно было произойти между ними. Ещё десяток-другой минут назад Теремрину казалось, что произойдёт это ночью, но ждать ночи было мучительно, да и нелепо, ровно как нелепо было бы сейчас улечься отдыхать в разных комнатах: ему – на диване в гостиной, а Ирине – в спальне. Наверное, это