Братство золотарей. Анатолий Мусатов
вот-вот приедут… опять по всей Москве с высунутым языком бегать в поисках угла… работу менять, если съезжать придётся на другой конец города…».
После обеда собравшийся трудовой коллектив бурно обсуждал странное поведение своего начальника. Вся рабочая тусовка, пребывая в совершенном недоумении, гадала, чтобы такое могло приключиться с «Черепом», если он впал в полное озлобление и позволил себе так орать?
Предположения высказывались разные, но больше всего они сходились на одном, – у «Черепа» приключилось какое-то великое горе и потому он был из-за этого вне себя. Миловидная малярша Светка, всплеснув руками, проговорила с неподдельным беспокойством в голосе: «С сыном у него беда случилась! Заболел он чем-то сильно, вроде, рак у него!». «Ничего подобного», – встрял Сашок-шепила, –у него мать померла! Я слышал позавчера, как он что-то о цветах по телефону говорил!». «А причём здесь мать? – взорвался Леха. –Хрень всякую несёшь!».
Остальные не успели высказаться, как в бригадирскую вошла Антонина и с порога объявила:
– Расходитесь по местам! Заявки у диспетчеров!
Её тут же засыпали вопросами: «что да как с Макарычем?». Но Антонина только коротко сказала: «Заболел он». Чем, конечно же, не прояснила ситуацию, оставив свидетелей необычного приступа странной болезни, так внезапно поразившей Макарыча, в прежнем недоумении.
Тема болезни Макарыча с новой силой вспыхнула в диспетчерской на Абакумова. В комнате отдыха весь наличный состав прикреплённых к этой диспетчерской слесарей и плотников мучился вопросом медицинского казуса, случившегося в бригадирской. Самой радикальной точки зрения придерживался, как всегда, Лёха:
– Белая горячка у него была, мужики! Есть такой вид тихой белой горячки, я-то знаю!
– Точно! Он вообще в последнее время выглядит каким-то идиотом. Ему говоришь – дай бочата на полдюйма или, там, кранов на обратку, так он вылупится и смотрит так, будто я должен ему миллион! – с гневом поддакнул Лёхе Виталий.
Витя-маленький, видимо, не смог остаться в стороне, – так наболело у него, что с такой экспрессией выдал ещё одну обличительную тираду:
– Блин, с каждой «халтуры» тянет чуть ли не половину! И ведь ходит, сволочь, проверяет все заявки! А потом опрашивает жильцов, кто сколько накинул! Что б ему мучиться этой белой горячкой до пенсии!
Виктор невесело хмыкнул:
– Чё ты болтаешь, думаешь, другой будет лучше? Вот хоть тебя поставь, так же будешь караулить всех, как цепная собака! С этим хоть договориться можно… иногда, – неуверенно прибавил он, заметив косые взгляды слесарей-подельников.
Но вслух никто не стал опровергать его. Груз высказанных, а ещё более лежащих на сердце обвинений, не подлежащих разглашению в силу их тайных личных договорённостей с «Черепом», гасил на корню всякие откровения. Только тяжкий вздох, больше приличествующий тяжелобольным, лежащим в какой-нибудь реанимации, стал невольным свидетелем их беспросветных дум.
А в то же самое время начальник этой многострадальной конторы,