Двойная эмиграция. Катарина Байер
ему вслед, не двигаясь с места…
Какое-то время я ещё молча сидела около кочки, которая, видимо, укрыла меня от глаз других карателей, шедших в оцеплении по лесу. Вскоре послышался странный шум, выстрелы, затем я почувствовала запах гари. Я стала тихонечко пробираться в сторону нашего лагеря…
Из-за кустов я наблюдала за тем, как каратели сжигают из огнемётов наши землянки, расстреливая выбегающих из огня людей. Как-то они сумели нас обнаружить и теперь старательно, с немецкой щепетильностью, уничтожали всё, что встречалось на их пути. Это было воистину ужасающее зрелище. Всё перемешалось: крики, пулемётные очереди, запах крови, пепла, треск горящих деревьев… Я пряталась в кустарнике, боясь быть обнаруженной: помочь своим я совершенно не могла, а умирать напрасно от немецкой пули, не убив при этом хотя бы одного немца, я не хотела… Во мне росла дикая ярость к ненавистному врагу. И даже к моему сыну, которого я не могла не узнать там – на болотце! Это, несомненно, был мой младший сын Пётр!
Я видела, как немцы добивали раненых, распинывая ногами полуистлевшие брёвна разрушенных землянок в поисках партизан, оставшихся в живых. Примерно часа через два немцы расправились с нашим лагерем, уничтожив его практически полностью: землянки были сожжены прямо вместе с людьми, застигнутыми врасплох. Возможно, кто-то и сумел укрыться в лесу и сейчас так же, как и я, наблюдал за врагом из-за кустов. Хотя вряд ли…
Наконец немцы уселись на уцелевших брёвнах и закурили, радуясь победе, активно что-то обсуждая и громко подшучивая друг над другом. Они обращались друг к другу по именам и среди прочих я несколько раз отчетливо слышала имя своего младшего сына, произносимое на немецкий лад, – Peter. Я даже видела его испуганное лицо в полусумраке быстро приближающейся ночи: он сидел на брёвнышке полубоком ко мне и часто оборачивал голову в ту сторону леса, где встретил меня…
Темнело довольно быстро, и немцы, страшась темноты, вскоре двинулись в обратном направлении. Я буквально вжалась в землю, чтоб не обнаружить себя. Благо, что на этот раз они были без собак, и мне повезло. После их ухода я пролежала на мёрзлой земле ещё минут десять, а потом тихонечко, стараясь не шуметь, поползла в сторону лагеря. В темноте я стала переползать от одной тлеющей головешки к другой в надежде отыскать кого-нибудь живого или раненого, чтоб оказать медицинскую помощь, но все мои старания были безуспешны: немцы на совесть выполнили свою страшную работу – добили всех.
Наверное, полчаса я просидела около полуистлевших брёвен, пытаясь сообразить, как такое могло произойти. Почему нас не успел предупредить ни один партизанский патруль? Почему не было слышно абсолютно никаких выстрелов? Как немецкие солдаты смогли так незаметно подобраться прямо к самому лагерю? Неужели кто-то привёл их сюда незаметно в обход всех патрулей? И куда делись наши партизанские патрули? Неужели и они все уничтожены?
И ещё меня мучил вопрос: как мой младший сын мог оказаться среди карателей? Неужели