Дежавю. Татьяна Шмидко
сейчас опять винит себя за то, что по его вине я лишилась человеческой жизни. Я сразу же пожалела о том, что сказала ему это.
Поэтому я потянулась к нему и с нежностью в голосе сказала:
– Прости меня, я не хотела расстраивать тебя. Просто пытаюсь быть честной с тобой. И я понимаю, что такова цена того, что я до сих пор существую. И так счастлива с тобой.
Эдуард улыбнулся мне вымученной улыбкой и сказал:
– Надеюсь, что когда-нибудь в это окончательно поверю…
Возле дома отца было малолюдно. Вечерний фонарь освещал площадку перед домом.
Я слышала, как работал телевизор и фен в душе, когда до дома оставалось полмили, а еще… как бряцают друг об друга крупные бусины любимого ожерелья Мо, когда она торопливо ходила по комнате. Начал моросить привычный для этих мест дождь.
Эдуард мягко притормозил около крыльца, и я открыла окно, чтобы почувствовать запахи. Пахло мохом, землей, сосной и еще сотней разных запахов – асфальтом, бензином, чистыми простынями и… дыней. И еще пахло удивительно уютно – Мо. Она надушилась своими любимыми духами, количество которых могло сбить с толку только людей. Но мое обоняние вампира это с толку не собьет. И жжение в горле не вызывало чувства вины – это была посильная плата, чтобы быть рядом с ней.
– И как она, как ты думаешь, готова к встрече? Никаких подозрений? – спросила я немного сорвавшимся голосом.
– Слышишь, как часто бьется ее сердце, и она суетливо бегает по дому, собираясь? Думаю, что Мо очень по тебе соскучилась и ждет встречи. Так что радуйся. В таком состоянии она логически мыслить не сможет.
Я посмотрела на Эдуарда. Он был уверен в том, что сказал. Что ж, попробую ему поверить и не дергаться от волнения.
Мы вышли из машины и, позвонив в дверь, изобразили на лицах искреннюю радость. Надеюсь, что мою тревогу в глазах скроют линзы, которые продержатся еще час.
Мама распахнула дверь и, словно маленькая девочка, порывисто обняла нас по очереди и затащила вовнутрь. Она была одета в скромное вечернее платье. Это было необычно, но приятно видеть. Антураж гостиной навевал подозрение о взломе с грабежом. Я только вздохнула и сказала:
– Мама, ты не меняешься.
Она виновато на меня посмотрела и сказала:
– Я только и могу думать о тебе и о том, что, наконец-то, приехала к тебе!
Она снова порывисто обняла меня и побежала собираться дальше. Вторая серьга была найдена через пятнадцать минут в заднем кармане джинсов, которые она уже успела сунуть в корзину с грязным бельем.
– Фух, на этот раз она далеко спряталась! – сказала она, виновато улыбнувшись.
– Да уж, эти коварные серьги всегда так делают.
Я усиленно изображала дыхание, моргала и переносила вес с одной ноги на другую.
Мо надела куртку, взяла сумочку и сказала:
– Я готова увидеть моих обожаемых родственников.
О да, она не раз передавала приветы в письмах Элизе, которые возвращались ей с вежливыми пожеланиями здоровья.